В десять утра супрефекта встретила в парке процессия. Во главе шла сестра Сесиль и пела:
Супрефекта Луазо усадили в первый ряд между суровой монахиней и взволнованной Алисой, рядом с которой устроился Фернан.
Сзади них заняли места Габриэль и Луиза с ребенком на руках и близнецами на коленях. Рядом был и Рауль, он, конечно же, никуда не ушел. Никому не показалось странным, что он привел и Мишеля, пес вел себя как благочестивый прихожанин.
–
– Аминь!
Все успели запомнить странный ритуал отца Дезире: этот жест – встаем, этот – садимся, длинные тирады на «исконной латыни» и необычная последовательность жестов, смутно напоминающих канонические, но в странном порядке.
–
– Аминь!
Возмущенная сестра Сесиль несколько раз оборачивалась на супрефекта Луазо, но тот был совершенно заворожен литургией, такой новой, необычной, да еще и древнейшей.
Отец Дезире быстро перешел к проповеди. Он обожал наставлять паству, демонстрируя ораторский талант.
– Возлюбленные братья и сестры! Возблагодарим Господа, – тут он поднимал руки и устремлял взгляд, полный боли и надежды, на дырявую крышу часовни, – за то, что собрал нас всех в этом месте. Да, Господи, мы взывали к Тебе. Да, Господи, – (он обожал ана́фору), – мы молим Тебя. Да, Господи…
Дезире собирался продолжать, но присутствующие медленно поворачивали головы назад и расступались.
– Да, Господи, Ты явился, чтобы люди Тебя…
Стал отчетливо слышен шум моторов. Подъехала колонна машин, скорее всего грузовиков. Раздались голоса.
– Да, Господи, мы узрели Твой небесный свет…
Дезире замолчал.
Все теперь смотрели на трех немецких офицеров, появившихся на пороге часовни. За их спинами хлопали дверцы машин.