Е л и з а в е т а  В а с и л ь е в н а. Что это? Как это назвать?

В л а д и м и р  И л ь и ч. Одна из обычных процедур. К этому надо привыкать.

Е л и з а в е т а  В а с и л ь е в н а. Боже мой, по дороге сюда я воочию увидела, что такое наша несчастная страна…

В л а д и м и р  И л ь и ч. А раньше не замечали?

Е л и з а в е т а  В а с и л ь е в н а. И замечала, и думала об этом. Но когда сталкиваешься непосредственно…

В л а д и м и р  И л ь и ч. Да, разумеется, непосредственно — хуже.

Е л и з а в е т а  В а с и л ь е в н а. И стыдно, понимаете, стыдно!

В л а д и м и р  И л ь и ч. Ого! Это хорошо. Знаете, Карл Маркс полушутливо заметил, что стыд — это уже своего рода революция. Это гнев, только обращенный внутрь. А вот если бы целая нация испытала чувство стыда, что она живет пресмыкаясь, в страхе, боясь вымолвить слово наперекор, то она, говоря словами того же Маркса, была бы подобна льву, который сжался и замер, готовясь к прыжку!

Е л и з а в е т а  В а с и л ь е в н а. Если бы… Но ведь у нас подавляют в людях все человеческое, даже стыд.

В л а д и м и р  И л ь и ч. Совершенно верно, подавляют. Дидро говорил, что это именно так, потому что история человечества на протяжении веков есть история угнетения его кучкой мошенников. А уж в России-то мошенников хватает!

Е л и з а в е т а  В а с и л ь е в н а. Но должно же это когда-нибудь кончиться?

В л а д и м и р  И л ь и ч. А зачем мы с Надей здесь?

Е л и з а в е т а  В а с и л ь е в н а. Завидую вашему спокойствию. (Ушла и через секунду вернулась с чайником и поставила его на подоконник.)

В л а д и м и р  И л ь и ч (улыбаясь). А я завидую вашей находчивости. (Тихонько аплодирует.)

Е л и з а в е т а  В а с и л ь е в н а (уходя). Ну вот еще… (И ушла.)