– Не знаю, великий он или нет, такими словами нельзя бросаться, но он хороший художник, очень хороший художник.

– Ты ведь сам совсем по-другому пишешь.

– Ну и что? Все одинаково, что ли, должны писать? Я ведь вижу, где плохо, а где хорошо, несмотря на то что у меня манера другая. У нас у трех манера академическая, схожая. Нас так учили, и нам трудно отойти. Грунин отошел от Академии, вот у него и своя манера. Он порвал с Академией и пишет по-своему, никто ему не запрещает.

– Вот ты все твердишь: каждый прав, каждый прав, а сам-то ты имеешь свою линию? Есть у тебя свои понятия, убеждения?

– Я же тебе объясняю. Вот человек делает небольшое искусство или просто зарабатывает, ну и что? Он прав со своей человеческой точки зрения… Нет, я не то…

– Договорился! Разве можно на искусстве бездушно деньги зарабатывать? Ты же сам сказал, что деньги зарабатывать!

– Сколько людей ради наживы работает, сам знаешь.

– На это я никогда не пойду! – сказал толстяк.

– Пусть сколько угодно говорят, что у меня таракан в голове, – сказал Таракан, явно этим гордясь, – но я никогда в жизни на подобное не шел!

– Пусть я буду зарабатывать стендами, – сказал Сашок, – но в компромисс со своей совестью никогда не вступлю.

– Буду писать пейзажи, – сказал толстяк, – со всей страстью, на какую только способен, пусть не покупают!

– А если купят? – спросил Миша.

– А ты молчи, – сказал толстяк.

До сих пор Миша не принимал участия в разговоре. Между прочим, он определил всех на один стенд.

– Приходишь в дом интеллигентного человека, – сказал толстяк, – и видишь на стене в золотой рамке дилетантский мостик через речушку. Пропаганда искусства очень отстает!

– А может быть, у него воспоминания связаны с этим мостиком и речушкой, – сказал Сашок, – начхал он на твою живопись!

– Должно быть живописно! – сказал твердо толстяк.

– Хотя у меня и таракан в голове, – сказал Таракан, – но в квартире должна висеть живопись, а не поделка! Я бы ему написал широко и сочно.

– Чтобы было не узнать то место, – поддел Сашок.

– Не настолько у меня рисунок страдает, – сказал Таракан.