А тут – совсем другое дело. Европа, понимаете ли.

«Лицо свежее, кожа нежная – наверняка еще не брился ни разу. Шея тонкая, кадык не прорисован. Волосы – как сосновая стружка. Подумалось, до чего же похожи на мои…».

В общем, Майя принимает важное решение. На пятнадцатого «совка» и прочих, которые там, на чердаке – забить. Они ж наверняка грязные и старые.

Майя решает тащить мальчика-фашиста в коричневых коротких шортах.

«Шагает он плохо: ноги не держат. Ботинки – черной блестящей кожи, с толстой подошвой (не чета ее кирзачам!)».

В каком смысле не чета? Голенища у кирзачей тусклы или подошвы тонковаты? И почему раньше всюду все грохотали по лестницам и комнатам сапогами, а мальчик-фашист оказался в ботинках? А-а, понимаю: это потому что у нас коммуняки-командиры выдали бабе с 35 размером ноги – сапожищи из кожзама. А вот заботливые дяди-фашисты своего мальчика обули в подходящие ему берцы из натуральной кожи. Еще и начистили до блеска. Ну война же – а на войне все должно блестеть. Немец чистоту любит.

Героиня тащит на себе немчонка. И – вот оно, долгожданное!

«Его кожа пахнет пороховым дымом, а еще еле слышно – кофе с молоком. Майя хорошо помнит этот запах: им всегда в школе давали по средам».

Вот так-то, перегарный бывший пятнадцатый, на чердаке пылящийся. Умри там, неудачник, со своими боевыми товарищами.

«Прислонились к дверям квартиры. Мальчик стоит плохо, ноги подгибаются. Рука, которой он зажимает рану, стала густого красного цвета. Ну вот и твоя кровь у меня на сумке, пятнадцатый… Осталось полпути, пацан, держись!»

Да что ж такое… Эй! Пятнадцатый – это который наш! И он все еще ждет тебя, на чердаке, вместе с другими. Их хотя бы перебинтовать надо. Ты чего творишь-то?

А немчик, почуяв, что неожиданный фарт ему выпал, оживляется и начинает бормотать:

«– Ich hatte drei Brüder. Alle im Krieg gefallen, – выдыхает он, слов почти не разобрать.