Светлый фон
лежал в постели и читал Томаса Вулфа»

«– Поздравляю, – сказал я спокойно и постучал ногтем по обложке книги».

«– Поздравляю, – сказал я спокойно и постучал ногтем по обложке книги».

Катя спрашивает, нашел ли и он кого-нибудь себе.

«– Ну, так… – сказал я уклончиво. Я отогнул двумя пальцами, большим и указательным, уголки страниц и прошелестел ими».

«– Ну, так… – сказал я уклончиво. Я отогнул двумя пальцами, большим и указательным, уголки страниц и прошелестел ими».

На этом разговор практически прекращается, к моему глубочайшему сожалению. Все-пока-отбой и автор преступно лишает нас возможности понаблюдать за манипуляциями героя с книгой дальше. А ведь сколько всего можно было бы совершить! Приоткрыть томик Томаса Вулфа и тайком заглянуть ему промеж страничек, аккурат между 738-й и 739-й… Смочить палец слюной и медленно провести им по книжному корешку… Прижаться щекой к блинтовому тиснению первой сторонки обложки… А уж если постигнет удача и у книжки окажется ляссе, то пожевать его и обсосать хорошенько… И все это проделать, не отрываясь от телефонного разговора… А уж если Томаса Вулфа положить на Маргарет Митчелл… А под Митчелл подложить Хемингуэя…

Да ну вас к черту, уважаемый автор! Теперь и про меня люди думать будут, что у меня чего-нибудь регулярного нет…

ГЛЫБИЗНА. Глыбизна – это когда автор делает глубоко, извлекает из этого своего глубоко глыбу философского наблюдения и пытается нам свое полезное ископаемое скормить или хотя бы запихнуть в карман.

Это очень и очень важные моменты повествования, в которых автор дает понять – мы читаем серьезнейшее произведение. Для тех, кто не поверил или попросту не понял, автор поясняет свой глубокий замысел в многочисленных интервью. Сам Аствацатуров на полном серьезе уверен, что создал ни много ни мало а целый религиозно-протестантский роман. Потому что там есть Христос. И пеликан – «знак Христа, знак отречения». «Идея представить замысел, в который мы вовлечены. Религиозная идея – вот тут она, как нам представить мир до людей. Ведь он же до людей когда-то существовал…».

Ну вы понимаете – новые Пласты и Слои обнаруживаются за всем этим снулым житейским опытом и нелепым высасыванием из пальца буквенного наполнения для текста. К сожалению, обнаруживаются больше самим автором, чем читателем. Роман, по мнению самого автора, наполнен «идеей детерминирования, это роман о том, что человек лишен свободы воли».

Да нет, это Андрей Аствацатуров лишен таланта в изображении живого человека. Порассуждать о человеке на основе прочитанного (а нельзя не признать, что Андрей Алексеевич прочитал немало книг) автор может с удовольствием и завидным умением – он действительно отличный лектор, слушать его приятно. Но изобразить человека Аствацатуров, увы, не может. Чтобы уметь описывать человека, нужно уметь с людьми общаться, уметь их видеть, понимать, хотя бы преломляя через собственную призму – как это мастерски делал Лимонов. Или Миллер, специалистом по которому Аствацатуров является, такая вот ирония судьбы.