Мы доставили последнюю газету, и на востоке показался слабый намек на рассвет, когда нас остановил хриплый голос. Мы замерли под уличным фонарем, и из тени раскидистого вяза вышел рослый коп.

– Вы что тут делаете, хулиганы?

– Разносим газеты, – ответил Джон Келли.

– Да? И где они?

– Закончились. Мы идем домой.

– Если ты разносчик газет, где твоя сумка?

– Забыл. Слишком волнительная ночь. Пару часов назад ма родила мне нового брата.

– Да? Как назвали?

– Еще не знаю. Мне пришлось уйти до того, как ма решила.

– Как тебя зовут, мальчик?

– Джон Келли.

– А тебя? – спросил коп, дернув острым подбородком в мою сторону.

– Бак Джонс.

– Как киноактера, а?

– Да, сэр. Моя ма вроде как вздыхает по нему.

– Он не такой, – сказал коп. – Все они не такие, мальчик. Где живешь? – спросил он Джона Келли.

– Коннемара-Пэч.

– Тогда ладно. Проваливайте. Не задерживайтесь.

– Коннемара-Пэч? – спросил я, когда мы отошли подальше от копа.

– Там живет много ирландцев. – Он оглянулся через плечо. – Если бы я сказал ему, что меня зовут Шломо Гольдштейн из Западной Низины, мы оба были бы уже в синяках.