– Ступай в хлев, Паудль. Йоуну и Пьетюру нужна твоя помощь, а мне нет.
Он уходит, и ей становится так больно, будто с нее сдирают кожу. Но нельзя подвергать его опасности. Она представляет, в какую ярость придет Йоун, когда узнает, что она рассказала Паудлю об Анне; она вспоминает, как выступили на его скулах желваки, когда он напомнил ей, что нужно молчать.
Лучше всего держаться от Паудля подальше. Иначе ее решимость ослабеет.
Она расплющивает тесто кулаком и прерывисто вздыхает.
На пятый вечер Роуса остается в доме одна. Катрин и мужчины в хлеву. Утром они отнесут в селение съестные припасы и станут помогать людям заново отстраивать разрушенные дома. Роуса страшно устала: весь день она пекла ржаной хлеб. Мука почти кончилась, но Йоуна это как будто не беспокоит. Интересно, чем объясняется такая щедрость: то ли чувством вины, то ли желанием, чтобы сельчане оказались в еще большем долгу перед ним.
Роуса снимает с
– Я уже закончила, – говорит Роуса прежде, чем он откроет рот. Она думает, что он уйдет, но он остается стоять в дверях. – В чем дело?
– Не надо. – Он подходит ближе и останавливается перед ней.
Она вскидывает подбородок.
– Уходи. – Воздух между ними искрится. Он берет ее за руку и притягивает к себе; они оказываются так близко, что она видит только его глаза. – Я… – Она отталкивает его. – Пожалуйста…
Он выпускает ее и трет лицо.
– Я помню, когда я понял это впервые. – Голос его осекается. – Когда я убедился… что люблю тебя.
У нее пересыхает во рту. Нужно остановить его. Если кто-нибудь услышит эти слова, оба они поплатятся жизнью.
Паудль гладит ее по щеке. Она вздрагивает, но не отстраняется – она не в силах отстраниться.
– Нам было по двенадцать, – шепчет он.
– Это было тем летом, когда я еще не начал помогать пабби крыть крыши, – говорит он. – А ты должна была сидеть дома с отцом. Помнишь?