В комнату сочится серый унылый свет. Я поднимаюсь, разминаю ноющие руки и ноги и возвращаюсь в свою пещеру. Тело мое измучено усталостью, но разум свободно парит в вышине.

Скоро кто-нибудь меня найдет, будь то люди Эйидля или разгневанные крестьяне из Тингведлира. И я безропотно положу голову на плаху.

Роуса

Роуса

Стиккисхоульмюр, ноябрь 1686 года

После морского погребения Анны в доме воцаряется принужденная, грозная тишина. Пьетюр и Йоун переговариваются натянутым шепотом и тут же умолкают, если Роуса начинает прислушиваться.

Заметив, что она смотрит на них, Йоун приподнимает брови.

– Ты сумеешь молчать, Роуса? Если они возвратятся? Иначе нам грозит опасность. Всем нам. И тебе.

Она кивает. Если. Она старается не представлять себе замерзшее и заиндевевшее тело Паудля в снегу. Ее мутит всякий раз, как эта картинка встает у нее перед глазами.

Она готовит, подметает и вяжет как бы в полусне, не в силах забыть ни горячую скользкую кровь, ни похожие на темные пещеры и полные ужаса глаза Анны, стонущей и мечущейся от боли. Она с трудом выкарабкивается из кошмаров: ей снится, что в руках у нее крошечный сморщенный младенец, вырезанный из чрева Анны.

Видя, что она плачет, Йоун сжимает ее плечо. Однажды он даже целует ее в щеку. Но душа ее закаменела, замкнулась в прочной скорлупе горя.

– Ты все хорошо сделала, Роуса, – говорит Пьетюр. – Ее нельзя было спасти.

Но слова эти звучат приглушенно, как будто она под водой, а его голос доносится откуда-то снизу, из морской бездны. Эта попытка утешения не достигает ее сердца.

Снег продолжает лениво сыпаться с небес, и ветер, прокатываясь над крышей, придает сугробам причудливые очертания. Вокруг дома вырастают ледяные горы. Когда-то Роуса залюбовалась бы этой пугающей красотой, но теперь она представляет Катрин и Паудля, умирающих от голода и холода в снежной пелене.

На третий день после смерти Анны снегопад прекращается, ветер стихает, и сквозь облака просвечивает солнце. Мир купается в слепящем оранжевом сиянии.

Роуса выходит на порог и, щурясь, вглядывается в красоту переливчатой дали.

– Может, они еще живы, – говорит за ее спиной Йоун.

Она оборачивается, и он берет ее за руку. Его заскорузлые пальцы грубы, но она не вырывается.