Мысленно я уже вытаскиваю из-за пояса второй нож и вспарываю ему горло. Однако не успеваю я пошевельнуться, как Оддюр вдруг подается вперед, выбивает у меня из рук нож, который со звоном отлетает куда-то в темноту, и набрасывается на меня. Я с грохотом падаю на пол и не успеваю даже сделать вдох, как он, пыхтя, уже придавливает меня своей тушей.

Он тянется ко мне связанными руками и сжимает мне горло здоровенной лапищей. Я задыхаюсь. Я хочу столкнуть его, но это все равно что пытаться поднять океан. От каждого движения рана вот-вот откроется снова.

Силы покидают меня, в глазах темнеет. Я вскидываюсь всем телом в последней отчаянной попытке сбросить его с себя. От раны по животу расходится боль. Мир сжимается и меркнет. Наверное, лицо Оддюра будет последним, что я увижу перед смертью. Я пытаюсь молиться, но Господь молчит.

Вдруг моя рука нашаривает за поясом второй нож. Из последних сил я слегка откатываюсь на бок и хватаю его.

Он чувствует, что я слабею, и его свирепое лицо оказывается совсем близко. В это мгновение я узнаю в нем даже не собственного пабби, а себя самого: тот же ужас и безумие, та же ненависть, искажающая черты. Отвращение и страх, прежде лежавшие на дне моего сердца, поднимаются во мне, извиваясь, точно старая перетершаяся леса.

– Она была права: ты и впрямь слабак, – смеется Оддюр. – Жалкий червяк – вот как она тебя назвала.

Слова эти звенят у меня в ушах. Те же самые слова, которые бросила тогда Анна: жалкий червяк. Но как он мог узнать об этом? Разве что… Понимание пронзает меня, как остро наточенное лезвие. Анна возвращалась сюда.

Ярость придает мне сил, и я сталкиваю Оддюра. Он перекатывается на живот, и его связанные руки оказываются прижатыми к полу, но он продолжает смеяться. Я опять приставляю нож к его горлу.

– Она была здесь! Признай это, иначе я тебя убью.

Поколебавшись, он кивает.

– Она пробралась ко мне в дом среди ночи, вскоре после солнцеворота.

– И ты спрятал ее у себя?

Он снова кивает.

– Почему же она ушла? – По затылку у меня пробегает холодок. Я хорошо представляю, что мог потребовать с нее Оддюр за крышу над головой и молчание.

Глаза его бегают по сторонам, он облизывает губы.

– Не знаю.

– Лжешь! – Я даю ему подзатыльник, и он охает. – Ты пожелал ее. Ты ее принудил?