«Вместе с тем, — отмечает известный демограф А. Г. Вишневский, — что относительно „свободного“ знания русского языка допускалось явное преувеличение»[1151]. Действительно, перепись населения 1989 года показала, что русским языком (в основном как вторым) в Средней Азии владели 23,3 % узбеков, 27,7 % таджиков, 35,1 % киргизов, 27,6 % туркменов, 20,2 % каракалпаков — во всех случаях речь идет об абсолютном меньшинстве[1152].
Формирование новой исторической общности шло не без проблем. Национальные отношения отличались противоречивостью, а вышеназванные явления наряду с позитивным, содержали и негативное. Как известно, миграционные процессы внутри Советского Союза являлись закономерным явлением. В разные республики люди в организованном порядке завозились, прежде всего, как источник рабочей силы. Русские из России в основном пополняли индустриальный сектор. Но миграции меняли этническую структуру республик. И это, как правило, вызывало со стороны некоторых народов недовольство. Приток инонационального населения в Прибалтику привел к уменьшению удельного веса коренного населения. В частности, доля эстонцев в Эстонии сократилась с 75 % в 1959 г. до 61 % в 1989 г. Эстонцами это воспринималось болезненно, тем более, если учитывать, что до войны их доля составляла 92 %[1153]. С 1971 по 1987 год прирост населения Эстонии на 54 % произошел за счет мигрантов, в Литве — на 42, Латвии — на 64 %[1154]. На некоторых промышленных предприятиях трудовые коллективы состояли почти полностью из не эстонцев. Так, в 1960-е гг. на таллиннском заводе «Двигатель» доля русскоязычных составляла 96,5 %, а доля эстонцев не превышала 3,5 %[1155].
Аналогичная ситуация сложилась и в Латвии. Еще в конце 1980-х гг. И. Кудрявцев отмечал: «При открытии новых предприятий министерства предпочитают завозить рабочую силу извне республики. И вот теперь в Латвии около 50 % населения — не латыши. Соответствующая доля на промышленных предприятиях — до 90 %.
Сами приезжие — люди часто случайные. В любом случае они не образуют сплоченной общности… До сих пор русский, попадая в Прибалтику, изо всех сил старался не замечать разницы между собой и местным населением»[1156].
Некоторые исследователи отмечают, что неконтролируемый процесс миграции в Прибалтийские республики стал одним из факторов повышения напряженности в сфере межнациональных отношений и развития процесса формирования сепаратистских настроений[1157].
«Демографические и социальные дисбалансы приводили к тому, что единый комплекс „советского народа“, — пишет А. В. Шубин, — все явственнее стал давать трещины. Попытки культурной унификации, разрушавшие национальную культуру, вызывали сопротивление людей, ощущавших свою принадлежность к этнической общности. СССР начал проходить фазу своего рода вторичного этногенеза, когда часть населения стала все более ясно осознавать важность своей принадлежности к конкретной этнокультуре, в то время как другая часть по-прежнему отождествляла себя с понятием „советский человек“»[1158].