….письмо лежало в незапечатанном конверте, что <….> давало мне право заглянуть в него. Что меня поразило, что оно было послано Х. Н. Бяликом русскому писателю Максиму Горькому и в нём говорилось о раве[160] Абрамском из Слуцка Минской области, который был приговорён к принудительным работам. Я знал его имя как имя одного из ультраортодоксов, которые резко противились сионизму и любой новой культуре и боролись со всем этим с большой воинственностью. И вот этот рав, которого, кажется, арестовали за то, что он тайно продолжал сохранять ишиву[161], заподозрен в грехе контрреволюции и получил такой тяжкий приговор! Всё Письмо было написано рукой Бялика, мелкими убористыми буквами. Оно начиналось похвалами в адрес рава Абрамского, сообщением, что он велик в знаниях Торы, что он замечательный знаток «Тосефеты»[162], о которой он написал большой труд, в котором сделал важные открытия и т. д. Только в конце <письма Бялик> перешел к существу дела, а именно к тому, что рав этот обвинён в контрреволюции и получил тяжкий приговор, и что он, Бялик, поражен этим. Что общего между этим равом и контрреволюцией, как можно выслать этого рава в Сибирь на принудительные работы? А его научная работа по «Тосефете», что же будет с ней и тогда-то талмудическая литература потеряет великого исследователя, который в будущем может пролить много света на неосвещенную сторону этой литературы! И поэтому он обращается к дорогому Максиму Горькому с просьбой сделать всё, что в его силах, чтобы спасти этого рава, который вовсе не контрреволюционер, и вернуть его к работе над «Тосефетой». Свое письмо Бялик закончил словами: «Сердце говорит сердцу!»

Бялик, вероятно, не знал точно, в чём обвинён рав Абрамский, и нашел нужным не говорить об этом, а, избрав язык мудрецов, подошел к проблеме с совершенно другой стороны, а именно со стороны значение приговорённого для науки и таким образом предложил Горькому роль спасителя культурного и научного деятеля. Не очень-то я верил в успех этого письма.

«И в чём ценность — думал я про себя — всей „Тосефеты“ в глазах властей в России, что для них, если один из толкователей ее уйдет из этого мира, а с ним и все его глубокие научные толкования». Но подобные мысли не помешали мне, разумеется, выполнить мой долг <…>. В этот же самый день я выяснил адрес Горького и переслал ему письмо. Про несколько дней и <…> я прочел в газетах сообщение о раве, который только что выехал из России и которого ожидают в Англии. Это был рав Абрамский <…> Только тогда я понял, как велико влияние Максима Горького в правительстве Советской России[163] и как велико влияние Бялика на Горького. Да, большие сердца были у этих двух людей, и когда сердца их «говорили друг другу» — они спасали людей от гибели страданий в этом мире. Да будет воспоминания об этом свечой, зажженной Во имя их душ! [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 506–507, 14][164].