Вчера я был в <петербургском> доме адвоката О<сипа> Г<рузенберга> и встретил выходящего оттуда Горького. <…> когда он вышел, адвокат спросил у меня, знаком ли я с Горьким? — Нет, незнаком! — Хочу ли я с ним познакомиться? — Разумеется! — Если так, то я дам вам письмо и поскорее идите к нему!

Итак, вооруженный письмом, уже на следующие утро Я пошёл к Горькому.

<…>

.. без особой учтивости, но и без высокомерия, очень просто и естественно Горький пригласил меня войти в гостиную <…> и очень легко и по-дружески начал беседу:

<…> Вы думаете, что я не знаю о вас, что я о вас ничего не слышал? Вы знаете, как мне хотелось с вами повидаться… Просто не было возможности… Вы живёте в Варшаве… Да, да, я знаю…

<…>

..Он говорил о еврейских погромах, о том, что в них виновен только старый режим. Это тяжело больной, который не уйдет со света, пока не совершит всех возможных преступлений. Он полагает, что когда-нибудь погромы станут лишь печальным достоянием истории. Я же сказал, что когда дело касается евреев, истории неизменна, хоть имеет семьдесят ликов; сейчас один, а в другой раз — другой. В час бури еврейский корабль плывет без капитана и без кого бы то ни было, кто за него отвечает…

.. я выразил опасения, что революционные партии могут навязать нам ассимиляции.

— Я хочу заявить, — сказал Горький, — что категорически возражаю против ассимиляции евреев другим народам (я привожу здесь его высказывание слово в слово), так как ассимиляция — это убийство, a особенно ассимиляция евреев. Таково было моё мнение давно и таково же моё мнение сейчас. У вас, евреев, есть свой тип, свой образ, своя высокая мораль, культура и удивительная развитость. И всему этому должна дать неограниченную свободу. Необходимо дать евреям полную автономию и нельзя, чтобы вас заставили принять какой-то пестрый и безликий вид. <…>

— Я не знаю, как устроятся дела в технических деталях, но они должны быть устроены честно, а честность противоречит всякому принуждению, насилию и соблазну.

Он сказал, что ненавидит всякую софистику и праздную болтовню. И при этом он стал читать мне «проповедь» ходя взад и вперед по залу, где мы сидели.

— Я восхищаюсь и прихожу в волнение, глядя на изумительную историю еврейского народа. Вот это народ! В его душе есть нечто вроде ключа, бьющего идеями, особенно идеями возвышенными и отвлеченными, но, взятыми из реального мира. Как только возникают новые горизонты религии, новые сферы духовных идеалов, новая область философия — сразу туда являются сотни евреев! В них есть благородство смелого и святого духовного порыва!