То обстоятельство, что еврейство предстает в облике одной привлекательной и чудовищной женщины также нуждается в пристальном внимании. Сама Сусанна Моисеевна претендует на то, что она не такая, как все евреи, что скорее вызывает желание ей не поверить.

Она представляет себя также и не такой, как все женщины — она женоненавистница: «…я решительно не понимаю, как это порядочный человек может жить с женщиной? Живу я уже, слава тебе господи, 27 лет, но ни разу в жизни не видела ни одной сносной женщины. Все ломаки, безнравственные, лгуньи…» (5. 364)

Вскоре вместе с поручиком читатель обнаруживает, что такой именно предстает в рассказе сама Сусанна Моисеевна. За этим разговором следует сцена похищения векселей, после чего Сокольский думает о том, «что еврейка своим бесчестным поступком уронила себя в его глазах» (5. 370). Она и сама сообщает поручику, что в глазах других женщин, «порядочных», выглядит «ужасной женщиной» (5. 364).

Не менее примечательно соединение в ее устах ее женоненавистничества с традиционной юдофобией: «Вы, конечно, не любите евреев… не спорю, недостатков много, как и у всякой нации. Но разве евреи виноваты? Нет, не евреи виноваты, а еврейские женщины! Они недалеки, жадны, без всякой поэзии, скучны…» (5. 368–369)

И уж совсем неожиданно распространение юдофобской идеи на женщин вообще, без разбора: «В сущности, какая глупость вообще деньги! Какое ничтожество, а ведь как любят их женщины!» (5. 367).

Последних выводов мы не найдем, формально круг не замыкается, но все готово для того, чтобы он замкнулся. На поверку оказывается, что не в еврейских женщинах дело, а в том, что евреи и женщины — это одно и то же, иначе говоря, юдофобия и женофобия — одно и то же. Пожалуй, точнее было бы сказать: юдофобия — это форма женофобии.

Не в порядке объяснения рассказа, а для подтверждения того, что слияние юдофобии и мизогинии для Чехова не случайный поворот пера, а устойчивый мотив, обратимся снова к документам жизни Чехова. О чеховском амбивалентном отношении к юдофобии речь шла вначале; теперь пора привести свидетельства тех вспышек женофобии, которые возникали у него по временам. Ограничусь периодом, к которому относится «Тина». Речь идет опять-таки о понимании женщины как существа низшего.

11 марта 1886 г. Чехов писал В. В. Билибину: Вы как фельетонист подобны любовнику, к<ото>рому женщина говорит: «Ты нежно берешь… Грубее нужно!» (А propos: женщина та же курица — она любит, чтобы в оный момент ее били.) Вы именно нежно берете…