Когда последователи «единственно верного учения» заняли господствующее положение, то самыми разными способами «побеждали» своих методологических противников, не давая ни малейшей возможности оппонентам протаскивать вредные буржуазные теории. Советские ученые поэтапно отвергали ошибочную теорию М. Н. Покровского, заблуждения Е. В. Тарле, последствия «культа личности», затем «волюнтаризма», совсем недавно ― «застойные» явления. Все это славные этапы печального пути, во время прохождения которого корежились судьбы нескольких поколений историков.

Правда, автор рецензируемой работы увидел на этом пути просветы. Так, например, XX съезд КПСС, по его мнению, «раскрепостил» науку, «сбросил с нее путы догматизма, конъюнктурщины… открыл перед ней новые горизонты для творческого развития» (с. 53). Но не надолго ― это оказался лишь глоток свежего воздуха. Через несколько страниц далее читаем, что перестройка науки оказалась «поверхностной и скоротечной» по ряду причин, а именно произошло «восстановление сталинских методов руководства идеологией и наукой» и этот процесс «надолго сковал всякую свободу творчества» (с. 56). И затем следует более чем странный вывод: открывавшиеся возможности «не были в должной мере реализованы большей частью по вине самих историков» (с. 60). Прямо как при феодализме: не успел крестьянин уйти в Юрьев день, сам же виноват. Не реализовал свои права, поэтому остался в неволе. Но виноваты не только историки.

Господствующий строй не терпел конкуренции и предоставлял возможность трактовки истории только с позиции единомыслия. Это наглядно доказывает и ход развития советской историографии 1812 г. В этой связи заслуживает внимания постановка вопроса о том, как марксистская наука, имея основоположников, людей, бесспорно, творческих, превратилась в догматическое и начетническое направление. Сколько угодно критикуя взгляды дореволюционных историков, необходимо отметить, что они были грамотными и хорошо знавшими свой предмет специалистами. В условиях же советского монополизма в науке, как показывает фактический материал рассматриваемого труда, правили бал зачастую конъюнктурщина и некомпетентность, зато с обязательными ссылками на вождей.

В книге не прослежены судьбы тех русских историков, которые остались в СССР после 1917 г. (большинству из них не удавалось публиковаться), но можно ли причислять к марксистскому направлению тех, кто печатался? Да и возникает вопрос, кого называть советскими историками? Например, вызывает удивление, как бывший военный министр Временного правительства А. И. Верховский, боровшийся в 1917–1918 гг. с большевизмом, оказался… одним из первых советских историков 1812 г. (с. 33).