По замечанию А. С. Пушкина, полководец «не успел оправдать себя перед глазами России», но его неопубликованным сочинениям была уготована дальнейшая общественно-политическая жизнь. В своей книге автор скрупулезно рассмотрел «крайне осложненный характер и весьма замедленные темпы введения в научный оборот оправдательных записок Барклая, растянувшегося на целое столетие» (с. 280). Причем оригиналы весь ХIХ в. так и оставались недоступными для подавляющего большинства историков. Публиковались же случайно попавшие в поле зрения неполные и позднейшие списки.

В этой связи убедительно воспринимается и вывод автора о том, что их появление в печати «стало в значительной мере возможным благодаря практике их рукописного распространения, сложившейся спонтанно вопреки правительственным запретам, цензурным гонениям и умолчаниям официозной историографии» (с. 281).

В монографии записки Барклая отнесены к разряду потаенной «словесности», в то же время, четко определена их роль в истории русской культуры ХIХ в., как начало хождения в обществе «запретных историко-публицистических мемуарных памятников эпохи 1812 г.» (с. 285). А. Г. Тартаковский досконально выяснил ход утечки секретных документов из военных структур и пути их распространения, уточнил хронологические рамки появления списков, обрисовал круг владельцев рукописей (участники войны, столичная литературно-журнальная интеллигенция, коллекционеры и историки). В книге приведены также конкретные примеры функционирования рукописных списков как историко-публицистических документов и показано их влияние на историческую литературу об Отечественной войне. Весьма впечатляет и количество списков, выявленных в центральных архивах Москвы и Петербурга ― только около 50 «Изображений военных действий 1-й Западной армии в 1812 году». Автор справедливо полагает, что это лишь «верхняя часть айсберга», поскольку «изучение находится ныне у самых своих истоков». После сравнения с цифрой найденных усилиями многих специалистов радищевского «Путешествия» (65 экземпляров), правомерно прозвучал вывод о том, что барклаевское «Изображение…» имеет мало прецедентов в рукописном распространении запретной политической прозы относительно не только эпохи 1812 г., но и всей первой половины ХIХ в.» (с. 295).

Автор еще раз блестяще подтвердил, что недаром за ним прочно закрепилась репутация опытного источниковеда. Трудно припомнить другую опубликованную монографию о 1812 годе, в которой было бы привлечено столь огромное количество источников (многие из них впервые введены в научный оборот), а при освещении актуальных проблем проводилось бы настолько обстоятельное сопоставление точек зрения как современников, так и историков. Именно мощная источниковая база предоставила автору широкие возможности делать оригинальные заключения и свежие выводы, представляющие бесспорный научный интерес. Благодаря этому обстоятельству ему удалось, в конечном итоге, разгадать «неразгаданного» Барклая, очистить одну из ключевых фигур военной жизни России 1812 г. от различных домыслов (легенд и былей), бытовавших в отечественной историографии, и восстановить как реальный облик полководца, так и военно-политическую ситуацию первого периода Отечественной войны.