— Опасно тебя стукнули, — замечаю я, указывая на отметину. — Это что, спортивный трофей или дружеская потасовка?

— Ни то, ни другое. — Он впервые выдает какое-то подобие улыбки. — Шлепнулся на тротуаре в прошлом году, когда был гололед, и осталась ссадина. Врач сказал, если б я стукнулся чуть покрепче, мне бы не встать. До чего глупо бывает: поскользнулся — и крышка.

— Действительно глупо.

— Впрочем, как все остальное, — добавляет юноша.

— Все?

— А разве нет? Люди суетятся, обзаводятся всяким барахлом, копят деньги на квартиры, покупают машины, и, едва успев нажить все это, умирают. Ну разве не глупо?

— Да, конечно, если все сводить только к машинам да барахлу. Но жизнь не только в этом.

— В чем же еще? В красоте и благородстве? — В его тоне слышатся нотки раздражения. — Красота и благородство встречаются разве что в книгах.

— Ну хорошо. Как же ты представляешь свою собственную жизнь?

— Никак. Прежде я думал стать журналистом, а теперь и на это махнул рукой, хотя... если не будет слишком трудно, то, может, и стану. Впрочем, не все ли равно, кем быть, журналистом или учителем...

— Да-а-а... — опять вздыхаю я и, чтобы выиграть время, предлагаю: — Еще виски?

— Теперь я бы предпочел кофе.

Заказываю два двойных кофе и тем самым выигрываю еще немного времени.

— А как твои университетские дела? — по-свойски спрашиваю я, глотнув остывшей и не слишком вкусной жидкости, чем-то все же похожей на кофе.

Парень тоже отпивает из своей чашки и делает небольшую паузу, словно колеблется, то ли соврать, то ли сказать правду. Потом все же сознается:

— Так себе... Во время зимней сессии схватил две двойки.

— Значит, тебя лишат стипендии.

— Проживу как-нибудь и без стипендии.

— А чем ты занимаешь в свободное время?

— Ничем.