— Вот, оказывается, до чего я докатился? — вскидывает брови молодой человек.
— К сожалению, ты действительно не отдаешь себе отчета, до чего ты докатился. Это, очевидно, объясняется тем, что ты еще многого не знаешь. Но главная беда заключается в том, что ты просто утратил чувство реальности.
Он молчит, терпеливо ожидая, что же будет дальше.
— Ты только что рассказывал мне про то, как случайно поскользнулся и получил на память этот небольшой шрам. Но послушай, мой мальчик, ведь ты теперь снова поскользнулся, в переносном смысле, конечно, да так поскользнулся, что и в самом деле можешь очутиться... не знаю где. Мало того, один из твоих дружков по «Ялте», некий Пепо, недавно всучил тебе тысячу левов.
— Это касается только меня и Пепо.
— Ты так полагаешь? Зря. Потому что деньги, которыми Пепо поделился с гобой и не знаю с кем еще, он украл у своего отца. Теперь отец подает на вас в суд и... Впрочем, эту тысячу левов я уже внес от твоего имени, чтоб тебя не таскали на допросы и по судам...
— Вы меня ставите в очень неловкое положение... Я же вас не просил!
— Ты сам себя поставил в неловкое положение. И дело тут не в деньгах. Деньги ты мне вернешь, когда сможешь. Однако тебе хорошо известно, что есть и другие вещи, более серьезные.
Боян молчит потупившись.
— И по этому поводу тебя уже дважды вызывали в милицию, не так ли?
Он молчит, все так же неподвижно глядя перед собой.
Я собираюсь продолжать, только вдруг, безо всякой надобности, снова вспоминаю тот вечер в пастушьей хижине: холодное дыхание ночи, хлещущий дождь снаружи, красные огоньки сигарет и до странности неожиданный вопрос Любо: «Эмиль, а что бы ты сделал, если бы твой сын стал предателем?».
Глупости, дорогой мой. Ты лучше скажи, что нам делать теперь, когда твой сын стал наркоманом.
Глава 2
Глава 2
— Этот центр в Мюнхене, конечно же, должен быть обезврежен, — произносит генерал. — И, разумеется, искать подходы к нему надо крайне осторожно. Кого туда послать, ума не приложу...
Он напряженно всматривается в пространство светло- голубыми глазами, почти неприлично голубыми, для генерала. Потом оборачивается ко мне, щурится и говорит:
— Тебя, что ли?