Погасив в пепельнице окурок, Боян снова глядит мне в лицо.

— Мне продолжать?

— Вот те и на! — говорю. — Разговор доводят до конца или не начинают вообще.

— А, ну ладно... Мне просто не хочется вам надоедать. Надо сказать, обо всем этом я узнал позже, от Лили, а в тот самый день, когда был назначен выпускной бал, прибегает ко мне Роза — ну, такая худышка, вы ее видели, — и говорит: «Ты согласен сегодня быть кавалером Лили? Она, бедняжка, такая несчастная. Мы собрали денег, купили ей платье — не бог весть что, но все- таки новое — и сговорились привести ее на бал, ведь она в таком состоянии, что от нее всего можно ждать, так что, если ты согласен быть ее кавалером...» — «А почему бы и нет? — отвечаю. — Если, по-твоему, это хоть как-то ее утешит...» И сказал, чтобы ей сообщили, что вечером я буду ждать ее в саду напротив Военного клуба. Когда я пришел туда, она была уже там, в своей обновке, в простеньком платьице в зеленую клетку, а главное, очень узком для нее: в этом платье Лили мне казалась толстой, как никогда. .Мне стало не по себе, когда я подумал, что заявлюсь на бал с такой девушкой, с такой женщиной, но, так как я сам не был таким уж привлекательным в своем ширпотребном костюмчике, я решил, что мы с Лили одного поля ягода, и повел ее в ресторан.

Еще раз пригубив коньяк, Боян извлекает новую сигарету из мятой пачки, и, закурив, продолжает:

— Веду я ее к ресторану, а она возьми да и спроси: «Я не очень страшная в этом жабьем платье?» — «Почему в жабьем, — говорю, — нормальное платье». А она мне: «Будь у меня немножко больше денег, я бы взяла другое, поприличнее, оно хотя бы не стягивало меня, как это, — того и гляди, разойдется по швам». — «Будь у меня больше денег, — говорю я, — мы бы с тобой подкатили к ресторану в красном «ягуаре», на зависть всем зевакам, и те, что приехали на «фиатах», лопнули бы от зависти». Но поскольку приличного платья не было, о «ягуаре» я и не говорю, мы протиснулись сторонкой сквозь толпу и, войдя незамеченными, забились в самый угол, где уже устроился наш Апостол. Мы кое-как пришли в себя, вечер был так себе. Ночевали у Марго родителей ее не было дома, — и Лили казалась почти счастливой, а мне, честно говоря, от всего этого запомнились только ее чулки, рваные выше колен — они тоже ей были тесны... В общем, так это и началось...

Он снова смотрит на меня, но в этот раз не решается спросить: «Вам не надоело?»

— Долгое время отец и слышать не желал о дочке. Он был из тех жалких мещан, которые вечно разглагольствуют о приличиях, меньше всего считаясь с ними. Но соседи без конца говорили, что ему должно быть стыдно оттого, что он прогнал из дома родную дочь, и он наконец снизошел — перетащил в мансарду ее вещички и разрешил ей там поселиться, но с условием, что она не станет его беспокоить чем бы то ни было, подразумевая под этим питание и деньги. А диплом у Лили не самый лучший, выбирать для себя работу она не могла, и тут, ей пригодилось то, что она умела стряпать. Устроилась на кухню при какой-то столовой.