– Полагаете, станет ещё хуже? – спросила Ксения у Константина.

Он ответил, что помышляет главным исполнять своё дело, сосредоточиваясь единственно на нём одном. И что крестьяне уже смущены новым законом, а рабочие – прокламациями, так что остановить эту махину не сможет, верно, никто. Разве если крепкая власть.

– Я ведь сам из рабочих, – улыбнулся он.

– Но не смутьян?

Промолчал. После добавил, как бы неохотно:

– Знаете, Ксения, я ещё после Ходынки понял, что возврата к прежней России не будет. Положение народа ужасно… И в новую Думу я не слишком верую. Раньше следовало дозволить.

Ксения рассказала ему, как тётя Анета хвасталась однажды кружками с вензелями царской четы: те самые кружки, из-за которых случилась давка на Ходынском поле! Мама сочла её поведение неприемлемым и отставила грубо сделанную кружку в сторону, сделав брезгливое лицо.

– Какая дрянь ваша тётка! – удивился Константин, и Ксения, внешне опешив, внутренне возликовала верно найденному слову, на которое никогда бы не решилась сама: вот точно что дрянь!

Константин её нынче не встретил, и дорога домой была вдвое длиннее обычной.

Встреча с юностью

Встреча с юностью

Екатеринбург, январь 2018 г.

Знакомый буддист (с годами знакомыми буддистами обзаводится каждый) однажды заметил: если жить долго, то со временем начинаешь видеть в своей жизни некий узор, и он симметричен. Моя жизнь опровергает это наблюдение, она асимметрична, как лист вяза. Может, поэтому я и ухватилась с такой страстью за дневники Ксении, что заметила общий узор с ними? У нас совпадают имена, инициалы, профессия, несчастья и привычка вести дневник, неотменимая, как быт, сведённая, как мне кажется в грустную минуту, едва ли не к гигиенической процедуре. Различий, впрочем, тоже хватает, и они в свою очередь складываются в орнамент. Ксения рано стала женой (пусть не венчанной) и матерью. Я никогда не была замужем и не могу считаться матерью в традиционном смысле этого слова. Тем не менее у меня есть ребёнок, который отчаянно нуждается во мне вопреки собственным заверениям в обратном.

Я старательно избавляюсь от второстепенных персонажей в дневниках и в жизни, Ксения считает исключительно важным каждого из них. Меня раздражали в детстве все эти невидимые и непредставимые Малита или Болеслав Станиславович… Но дневник не роман, здесь действительно важны каждое имя, всякий мелкий эпизод, любой дождик, идущий за окном здесь и сейчас…

Теперь я думаю иначе, нежели в детстве: дневники пишутся вовсе не для того, чтобы их кто-то читал. И наши предки (неважно, настоящие или фальшивые) в нас ни капельки не заинтересованы. Мы видим их сквозь толщу лет, – читаем их письма, разглядываем лица на жёстких карточках, изготовленных в «наилучших варшавских ателье», кто-то из нас даже может взять в руки старое кольцо с помутневшим камнем. Для наших предков та же самая сотня лет – непрозрачное стекло, лишь при наличии богатого воображения можно сквозь эту дымку разглядеть потомков…