– Она и теперь самостоятельна! – ввернул Константин.

– Теперь не то. Вы не видали её прежней. Работы хорошей не имеет, видите, даже квартиру делила с мамой, а теперь и вовсе живёт в каких-то комнатах.

– Я тоже в каких-то комнатах живу, – улыбнулся Константин.

– Да вы ж совсем другое дело! – рассердилась Ксения. Рассердилась не оттого, что Константин назвал их квартиру «какими-то комнатами», а оттого, что идти было уже совсем близко. Расставаться не хотелось, учение в те дни тоже шло как будто сквозь густой туман. При таком-то ясном небе! – Вы мужчина, о вас слухов не пустят. А тут ещё революция, мы и так каждый день живём в опасении…

– Ну, у нас не Франция. Такого не станет, чтобы дворян на гильотину… Да и нет у нас гильотины. Не бойтесь. Не бойся, Ксеничка!

Он так ласково глянул на Ксению, что она забыла, о чём рассказывала.

– Так я хотела про Абаза досказать. Геня для всей их семьи стала спасением. Нашла работу Тане, выучила младшего, ухаживала за Еленой Фёдоровной до самой смерти… А когда-то давно в Полтаве Елена Фёдоровна, увидав меня малюткой, сказала: «Ксеничка мне напоминает Офелию»!

Константин расхохотался:

– Офелию?

– Да, Офелию, невесту Гамлета! Вообразите, в каком мои родители были изумлении!

Лишь когда поравнялись с институтом, Константин перестал улыбаться. Вот интересно, думала Ксения, он размышляет обо мне в течение дня или с глаз долой – из сердца вон? Хотелось знать, когда они вечером свидятся, но гордость удержала от расспросов. Или, может, не гордость, а те слова Евгении?

«Охоч до женского пола». Отчего сестра взяла такое? Жаль, напрямую не спросишь… И ещё жаль, что уходит Константин всегда так легко, как будто они всего-то добрые друзья, которым веселее коротать дорогу до Васильевского…

Но друзья не шепчут друг другу таких слов, какие Константин сказал третьего дня!

– Лёвшина! Ты что там топчешься? Опаздываем! – Рудницкая махала ей с крыльца, и Ксения побежала к дверям института, изнывая от желания с кем-то поделиться своей тайной. Вот хоть бы и с Рудницкой! Но нет. Невысказанная тайна была приятным грузом, рассказанная правда станет опасным багажом.

В тот момент, когда поезд Евгении последний раз свистнул, покидая Петербург, Ксения пыталась слушать лектора, но тот говорил почему-то голосом Константина и вещал вовсе не о Шекспире. «Вы помышляли о любви с первого взгляда?» – спрашивал лектор и так поправлял на носу своё пенсне, что сразу становилось ясно: сам он не просто помышляет, но верует в эту любовь крепко, как иные – в Бога.

И отчего Евгения сделала выводы, что младшей сестре нравится жилец? Ксения считала, что ни взглядом, ни словом не проговорилась, не выдала себя. И Константин тоже. Вечером знакомства на Мещанской он разве что бровь поднял весело, но ничем более не отметил факт их утренней прогулки… Не сговариваясь, решили держать ту историю – «историю падения», шутил Константин, – при себе, чтобы не плодить у других досужих размышлений. Он всегда ждал Ксению поутру за углом, а вечером, если время конца занятий совпадало, они также входили в дом по очереди. Но вечером они редко добирались домой вместе, Константин задерживался на своей кафедре допоздна. Он обучался на естественно-научном отделении физико-математического факультета, а специальностью своею определил геологию.