Ваше Высокопревосходительство Милостивый Государь!

Горестно было бы получить письмо, которым Ваше Высокопревосходительство удостоили сообщить мне замечания Ваши об одной статье «Телеграфа», если бы не видел я из того же письма, с каким снисходительным вниманием Вы изволите различать неумышленную ошибку, или недоразумение, от виновной злонамеренности, и как отечески храните не только честь, но даже спокойствие самого незначительного человека, хотя все дает повод обвинить его по наружности. – «Велик и благодетелен Монарх, достоин Монарха сановник Его!» – таковы были чувства мои по прочтении письма Вашего Высокопревосходительства.

В грустном молчании долженствовал бы я внять Вашим замечаниям и составить из них правила для себя на предбудущее время; но слова Вашего Высокопревосходительства «желал бы я иметь ваше объяснение, с какою целью, с каким намерением вы позволяете себе печатать столь вредные мнения для общего блага» – заставляют меня отнестись к Вам с моею покорною просьбою.

Подобного объяснения я имел счастие испрашивать в бытность Вашу в Москве и готов представить его Вам, не как обыкновенному блюстителю порядка, но как Сподвижнику Великого, обожаемого мною Государя, человеку души высокой и истинно-благородной, Мужу государственному, для которого не существует ничто мелкое и низкое. Все мысли мои так чисты, вся жизнь моя так оправдывает меня, что объяснения с Вашим Высокопревосходительством я не только не страшусь, но желаю, как ручательства за свое доброе имя и спокойствие, мое и многочисленного моего семейства.

По собственным делам моим на сих днях я отправляюсь в С. Петербург. Позвольте мне, Ваше Высокопревосходительство, лично предстать в С. Петербурге к Вам, позвольте говорить с Вами прямо и откровенно. Если после того Ваше Высокопревосходительство не продолжите Вашего ко мне уважения – я готов подвергнуться всякому наказанию.

С истинным, глубоким почтением и совершенною преданностью честь имею пребыть Вашего Высокопревосходительства Милостивого Государя покорнейший слуга Николай Полевой883.

Приведенное письмо проясняет, как мне представляется, истоки той приязни, которую в дальнейшем питал Бенкендорф к Полевому, тех неформальных отношений, которые возникли между ними. Полевой позиционировал себя в них в качестве представителя народа, пламенного патриота, обожающего царя и готового исполнять все повеления власти. Он даже архаизировал язык своих писем и прошений, чтобы усилить соответствующее впечатление. При этом он всячески (прибегая в том числе и к откровенной лести) подчеркивал свое подчиненное положение и стремление следовать «отеческим» указаниям Бенкендорфа.