Каменная баба русской поэзии

Выставка «Анна Ахматова: мифология образа», музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме

Музей Анны Ахматовой выставил значительную часть самой странной из своих коллекций – десятки портретов Ахматовой, выполненных во всех мыслимых техниках и художественных стилях. Выставка небольшая, но с точки зрения идеологии совершенно исчерпывающая. Кроме того, она гомерически смешная. Ахматова молодая и старая, тонкая и толстая, стоящая и лежащая, грубой шерстью и на кладбищенской эмали, в сюрреалистическом мареве и в «детских» каракулях, с пиететом и без оного, высочайше допущенная, прижизненная и (страшно себе представить, что бы она сама на это сказала, со своим-то злым языком) бесцензурная, посмертная. Ахматова от Модильяни, Тырсы, Серебряковой, Симуна, Фаворского, Сморгона и от кучи куда менее именитых мастеров. Челка, нос с горбинкой, величавая посадка головы, длинное тело, высокий подъем, то ли бусы, то ли четки, королевские жесты. Культ Ахматовой в столь сгущенном, неотфильтрованном виде, что из обычного интеллектуального раздражителя он на удивление быстро перерастает в почти физиологическое наслаждение увиденным. Карнавал, чистый бахтинский карнавал, где все с ног на голову, все высокое становится низким, а пафосное оборачивается подзаборным.

При этом в самой выставке нет никакого насмешества. Все серьезно и логично: по периметру зала – вещи прижизненные, в центре, в совсем даже не мифологическом, а вполне реально выстроенном пантеоне, – то, что насочиняли уже после ухода поэта. То она в огне революции вместе с Гумилевым и под Богородицей, то какой-то Ассолью смотрит на далекий парусник в море, а то с манерного, конечно, но очень почтенного портрета Альтмана в масштабе один к одному переносится на настенный ковер.

Фантасмагоричность происходящего немного портят только фотографии. По большому счету им здесь делать нечего, тут правит бал не реальность, но художественная воля. Хотя в этом-то и суть визуальной составляющей ахматовского феномена. Она столь тщательно блюла при жизни свой образ в веках, что, своими руками, почти насильственно вбив в культурную память потомков собственные черты, продиктовала фирменный набор маркеров, из которых мы теперь с закрытыми глазами собираем Ахматову. В этом смысле она, всю жизнь строившая себя под первого поэта эпохи, почти догнала Пушкина. Ведь ни громадина рта Маяковского, ни лошадиная челюсть Пастернака, ни Блок с глазами Пьеро не могут сравниться с главными бакенбардами русской культуры. А ее челка – может.