«Последняя амазонка русского авангарда» – так характеризует Затуловскую академик Дмитрий Сарабьянов. Это очень точно. Здесь есть гендерное определение: искусство Ирины Затуловской – очень женское (или женственное?). Но не умильно-рукодельное, а именно «амазонское» – изящное, хитрое, игровое. Есть здесь и отсылка ко времени и к стилю: Ирина Затуловская ненавязчиво, но твердо отсылает к началу русского модернизма, когда язык холста стал простым и кратким. Тут главные имена для нее – Михаил Ларионов и Наталья Гончарова. Но и с теми, кого рядом с Гончаровой удачно назвали «амазонками русского авангарда», Любовью Поповой или Александрой Экстер, ей тоже по пути – ее искусство так же умно и строго по отношению к себе.

Живопись Ирины Затуловской очень культурна. На соединении почти немыслимой простоты, почти «наивного» искусства с тончайшими ассоциациями и подтекстами строится его неповторимость. Оно родом из хорошей домашней библиотеки, гостеприимной подмосковной дачи, кухонных разговоров. От этой домашности – некокетливость, неагрессивность, неамбициозность. Отсюда же – взгляд не столько вперед, сколько вглубь. Не самая, прямо скажем, характерная черта современного искусства. Ирину Затуловскую отлично знают в Москве и не очень хорошо знают в Питере. Тому причина не столько в разных художественных тусовках, сколько в разных художественных языках двух столиц. В «культурной столице» – ни слова в простоте, густота ассоциаций должна быть подтверждена сложносочиненными произведениями. В старой/новой столице искусство говорить просто ценилось всегда и лаконичность высказывания возводилась в заслугу. Условно говоря, многоречивый Иосиф Бродский – это Петербург, а легкострофный Тимур Кибиров – Москва.

Выставка Ирины Затуловской в любом зале в Москве – это прежде всего признание ее таланта, будь это модная Галерея О. Г. И. или Третьяковка с выставкой номинантов на Госпремию-2002. Выставка Ирины Затуловской в Питере – это прежде всего разговор. Непривычный к такого рода современному искусству зритель вовлекается в беседу об истории искусства как циклическом процессе, о подтекстах и интертекстах в живописи, о простоте религиозного слова. И богатейшим материалом для нее неожиданно оказываются не пафосно-дорогущие видеоинсталляции, а легкая, немного шутливая живопись маленькой ироничной женщины.

25 июня 2011

Личное дело жизни

Выставка Энни Лейбовиц, Государственный Эрмитаж

Знаменитый исповедальный альбом «Жизнь фотографа. 1990–2005», сделанный Лейбовиц после смерти ее подруги, писательницы и критика Сьюзан Зонтаг, превратился на сей раз в выставку, расположившуюся в личных покоях императора Александра Второго. В комнате, где раненый государь скончался, разместили фотографический мемориал Зонтаг.