Однако во всей этой исторической воронке, равно засасывающей правых и неправых, своих и чужих, героев и негодяев, предателей и шпионов, почва уходила из-под ног. Послевоенная Германия оказалась для этого семейства не меньшим испытанием, чем военная. Сама графиня фон Лендорф насчитала, что успела сменить тринадцать школ, включая Вальдорфский институт, женский монастырь, многочисленные гимназии и деревенскую школу. Своей она так нигде и не стала – неуклюжая дылда (в четырнадцать лет она уже доросла до 185 сантиметров), высокомерная и неуверенная в себе одновременно, она нигде не могла остановиться. Она поучилась искусству в Гамбурге, попозировала нескольким немецким журналам, но настоящая жизнь этой дивы началась во Флоренции. Высоченная блондинка сбивала итальянцев с ног одним своим появлением на улице. К этим ногам пал и Уго Мулас, ставший первым ее настоящим fashion-фотографом. Из Италии она поехала в Париж, уже с портфолио под мышкой и прямиком в модные журналы. В царстве Диора и Шанель такие стати ко двору не пришлись, и ее отправили в Нью-Йорк. 1961 год – рановато для космических дев, она быстро вернулась в Европу, и там уже обернулась Верушкой – нацепила на себя русское имя и русскую легенду как новую кожу. Этакая беззаконная славянская комета. С этого момента все пошло как надо, она точно знала, что делает. «Псевдоним Верушка – это бизнес. Чистый бизнес! – рассказывала она в интервью журналу Rolling Stone. – Долговязой молодой немке с именем Вера делать в фешен-тусовке было нечего».

Описывать, кем она была дальше, дело довольно бесполезное. Моделью, актрисой, фотографом, режиссером. Легче перечислить принятые ею на себя маски: она могла быть любой, уподобляла себя почве, дереву, камням, животным, сливалась со всем, что ее окружало, летала чаще, чем шла, прыгала вверх чаще, чем опускалась на землю. Под ее чары в разное время попадали Микеланджело Антониони и Сальвадор Дали, Энди Уорхол и Джек Николсон, Питер Фонда и Уоррен Битти. Одни овладевали этим инопланетным существом через кинокамеру или сюрреалистические перформансы, другие пытались с ней жить. Первым повезло больше – искусству она поддавалась легче. Но настоящим ее отражением стала фотография. И тогда, когда ее, первую в истории супермодель, снимали десятки модных фотографов, и тогда, когда свои автопортреты сочиняла она сама. В 1990‐е, когда ей было уже хорошо под шестьдесят, она видела себя человеком-пауком, Гретой Гарбо, абстрактным французским писателем, уличным актером, американским политиком-афроамериканцем… Кем угодно, только не той, которая скрывается за вуалью странного имени Verushka. Ее так никто и не поймал – даже она сама.