Что такое этот самый Playboy, если представлять его по выставке? Сборник среднего качества фотографических ню, слегка разбавленных портретами знаменитостей, и украшенный бесспорными шедеврами. Или по-другому – альбом с красотками и их телесами, мечта дембеля, в которую зачем-то вмешались высоколобые умники с любимыми ими Уорхолами и Ньютонами. То, что иногда российские фотографии мало уступают классическим западным аналогам (прежде всего в работах Владимира Фридкеса), только подтверждает печальную картину среднего playboy’ского опуса.

Но вряд ли кураторы выставки хотели представить свой журнал таким, каким он может показаться в этом сравнении ширпотреба с элитарным. Они явно хотели писать историю. История вышла кривоватой, с загибом на Восток, но с претензией на западность. Однако, если подумать, историю не обязательно было писать в лоб – у нас было то-то, то-то и то-то. Лучшая из историй Playboy рассказана на этой выставке через Мэрилин Монро. Белокурая кривляка с низкой попой держит всю выставку, без нее превращающуюся в случайный набор. Главный сюжет равен одному ее образу. Который десятки, сотни раз трансформируется на страницах журнала. Сначала это сама Монро, потом пухленькие красотки 1960‐х, затем с трудом сдерживающие в предлагаемых ролью рамках свои буйные вихры длинноногие и плоскогрудые девицы 1970‐х. Бюсты 1980‐х легче укладывались в картинку à la Монро, но и их хозяйкам, и гламурным дивам 1990‐х не удалось достигнуть той восхитительной звездной некрасивости, которая сделала Норму Джин Мэрилин Монро. Тут бы и остановиться – чистота стиля не самая стыдная вещь. Однако, похоже, чтобы сделать шоу, грудей нужно побольше и самых разных. Одной Монро здесь мало.

18 апреля 2001

Придушенный формалист

Выставка к 100-летию со дня рождения Николая Акимова, ГРМ

Выставка в Русском рассказывает историю формализма, придушенного в одном отдельно взятом художнике. Николай Акимов – одна из центральных фигур ленинградской интеллигентской мифологии. Создатель и руководитель знаменитого Ленинградского театра комедии, художник театра и кино, учитель нескольких поколений студентов театрального института, Акимов стоит в неписаной иерархии городских легенд где-то между Хармсом, Олейниковым, Шварцем, с одной стороны, и Маршаком, Лебедевым, Товстоноговым – с другой. Как и первые, он склонен к гротеску, парадоксу и рискованной сатире, за что не раз и пострадал. Как последние – прощен за формализм, вписан в совистеблишмент, при жизни возведен в классики.