А еще была графика. То есть она была с ним всегда, в тюрьме и в лагере тоже: «В конторе каждый выкраивал время для своих любимых занятий. Я рисовал. Мать прислала мне два томика истории архитектуры Огюста Шуази. Я отпарил обложку, вынул картонку переплета, положил вместо нее рисунки и заклеил обратно. Просто на всякий случай: если бы картинки нашли, меня посадили бы в карцер, их отобрали бы, а мне хотелось их сохранить». Потом были выставки неформальных ленинградских художников и первая персональная выставка в 2001 году – конечно, в Эрмитаже.

То, что было на ней представлено, – из разных, не способных вроде бы к пересечению миров. Одна витрина забита маленькими рисунками пером, которые Ухналев сделал в лагере в Воркуте в 1948–1954 годах. Во второй вальяжно расположились эскизы государственных орденов и иных знаков отличия новой российской власти. И там и там никакого декадентства – все предельно просто и отрешенно. Рисунки политзаключенного – темные пейзажи темного города. Рисунки чиновника – холодный протокол идей государственных деятелей. Вся выставка вместе – остроумная (хотя бы потому, что подлинная) иллюстрация к новейшей российской истории.

Между этими реальными и умозрительными ухналевскими витринами всегда был город. Главный герой этого художника. Его дожди и вьюги, мрак и дохлый свет, слепые окна и наглухо закрытые двери, провалы подворотен и нервные кривые крыш. Это город Ленинград, никак не Санкт-Петербург, в нем величие забвения, а не помпезной имперскости, в нем нет людей, но есть их тени. Именно в нем художник видел себя всю свою жизнь, его рисовал по памяти в тюрьме, его видел за бараками Воркутлага, в нем и умер. И оставил его нам в наследство.

18 ноября 2015

Художник и немного скоморох

Умер художник Иван Сотников

В Петербурге скончался Иван Сотников. Один из самых ярких, веселых, лихих персонажей последнего питерского авангарда, священник и сумасброд, год назад он перенес операцию по удалению опухоли головного мозга, выставочный сезон прожил на полном взлете, и вот ушел. Ему было пятьдесят четыре года.

«Ваня, у тебя какой размер ноги? – Ну это смотря как считать. Если с ногтями, то 45, а если постричь – 43‐й…» Восьмиклассник Ваня Сотников из этого детского воспоминания о нем и огромный лохматый и бородатый оператор котельной (тискальщик в типографии, дворник, сторож, а потом и священник) Сотников – это один и тот же человек, немного скоморох и большой художник. Мама работала в Эрмитаже, мальчик учился в знаменитой художественной школе № 1 на Фонтанке, учителя были хорошие (Татьяна Ратнер, Михаил Бернштам, Феликс Волосенков), соученики тоже отменные (Виктор Цой, Кирилл Миллер, Андрей Медведев, те, с которыми ему потом пришлось не раз выставляться и водку пить). Эрмитажные дети, они балованные искусством с детства – если твоей средой обитания является такое количество культуры на единицу площади, то восприятие может и притупиться. Сотников оказался другим – его перепахала выставка Михаила Ларионова в Русском музее в 1980‐м, а подлинным «университетом» стали работы художников «арефьевского круга». Логика усложнения (или упрощения, кому как видится) визуальных формул тут вполне осязаема: воспитанный на Матиссе и всем третьем этаже Эрмитажа, он видит иные дыхания этого типа модернистской классики.