Несколько позже, в конце января, Задзик уже мог сообщить новые известия о положении дел в России. Положение это, по его словам, серьезно ухудшились, так как «патриарх взбунтовал людей», указывая на то, что король не выполняет свои обещания. Так как далее в письме говорится, что «отпали» Нижний Новгород и Рязань[1168], очевидно, что патриарх, как стало известно в смоленском лагере, «взбунтовал» именно население этих городов. Сделать это он мог, лишь посылая туда своих гонцов или свои грамоты.

Сообщения этих современных событиям писем заставляют со всей серьезностью отнестись к заявлению А. Госевского на переговорах под Смоленском, что 8 января 1611 г. патриарх отправил с Василием Чертовым[1169] «смутную грамоту» в Нижний Новгород, откуда ее списки рассылались в Кострому, Галич и другие города[1170]. Текст документа, попавший в руки Госевского, был им предъявлен русским представителям на переговорах («и мы вам грамоту читаем»), поэтому можно отнестись с доверием к его пересказу содержания грамоты: «Князь Федор Иванович Мстиславский со всеми иными боярами и думными людьми Москву Литве выдали, а вора, дей, в Калуге убито, и они б… собрався все в збор, со всеми городы шли к Москве на литовских людей»[1171]. Содержание этого сообщения находится в полном соответствии с тем, что сообщают о действиях и настроениях патриарха другие источники. Опыт контактов с Боярской думой в ноябре 1610 г. должен был убедить патриарха в том, что бояре «Москву Литве выдали», а сообщение о «смерти вора» должно было показать русским людям, что в стране остался «только один неприятель», против которого следует выступить с оружием в руках.

И. А. Хворостинин в 20-е гг. XVII в. оставил свидетельство о спорах, которые вызвали эти действия патриарха в русском обществе. Как писал ученый князь, «недостоит духовну человеку суще дерзати на кровопролитие поучением и отбегати и удолятися от мирских»[1172]. Однако для патриарха война, к которой он призывал, вовсе не была обычной войной. Хотя в пересказе А. Госевского вопрос о причинах похода к Москве, к которому призывал Гермоген, был обойден молчанием, в иных источниках, как об этом будет сказано ниже, содержатся ясные указания, что Гермоген призывал изгнать пришельцев, от которых исходит опасность не только для страны, но и для веры. К войне за сохранение «истинной веры» от опасности, грозящей со стороны латинских еретиков, патриарх, конечно, считал себя вправе призывать.

Существенно дополняют рассказ А. Госевского пересказ патриарших грамот в записках С. Маскевича[1173]. Очень важным представляется его сообщение, что в этих грамотах патриарх освобождал русских людей от присяги, принесенной Владиславу. По своему положению в русском обществе Гермоген был тем единственным лицом, которое было правомочно совершить этот акт, снимавший важный психологический барьер, удерживавший русских людей от противодействия избранному государю и лицам, представлявшим на русской почве его интересы.