Мы уже говорили о жалобах, к которым они подали повод. Говорили, что «аристократы» – то есть приказчики, писцы, конторщики и т. п., – недовольные ополчением, бывшие слуги дворянских домов, словом, все, кто имел причины к неудовольствию революционной системой, собирались в этих обществах и составляли там оппозиционные планы, чего не смели делать в секциях и у якобинцев. Уже не раз звучали предложения об их закрытии. Якобинцы не имели права заниматься этим, да и правительство не могло затронуть эти общества, не покушаясь на право сходиться и совещаться – право столь высоко превозносимое в то время и считавшееся безусловным и безграничным. По предложению Колло якобинцы решили не принимать больше депутаций от обществ, образовавшихся в Париже позднее 10 августа, и прервать с ними всякие сношения. Относительно же обществ, образовавшихся до 10-го, постановили представить доклад о каждом отдельно, чтобы рассмотреть, следует ли продолжать с ними сношения. Эта мера касалась преимущественно кордельеров, уже пораженных в лице своих вождей – Ронсена, Венсана, Эбера – и с тех пор считавшихся подозрительными. Этим постановлением клеймились все секционные общества, а кордельеры подвергались обвинению.

Последствия этой меры заставили себя ждать недолго. Все секционные общества приняли к сведению эту демонстрацию и явились одно за другим в Конвент или к якобинцам – заявить о своем добровольном закрытии. Все поздравляли Конвент и якобинцев и заявляли, что если прежде собирались в видах общей пользы, то теперь добровольно расходятся, если уж власти рассудили, что собрания вредят делу, которому они желают служить. С этой поры в Париже осталось только одно главное общество якобинцев, а в провинциях – якобинские же второстепенные общества. Общество кордельеров, правда, еще существовало. Распустить его было нельзя, но о нем представили доклад. В этом докладе было упомянуто, что общество с некоторого времени весьма редко и небрежно сносится с якобинцами и что, следовательно, поддерживать с ним сношения вполне бесполезно. По этому случаю предложили рассмотреть вопрос: требуется ли в Париже больше одного народного общества? Некоторые осмелились даже сказать, что следовало бы установить только один центр общественного мнения. Этот некогда знаменитый клуб отжил свой век: покинутый, он не ставился ни во что, и якобинцы остались единственными владыками и руководителями общественного мнения.

Достигнув, если можно так выразиться, централизации общественного мнения, правительство стало думать о том, чтобы сделать выражение его более правильным, менее шумным и неудобным. Беспрестанные обличения и критика должностных лиц, депутатов, генералов, администраторов доселе составляли главное занятие якобинцев. Эта бешеная страсть постоянно нападать на представителей власти имела свои неудобства, но и свои выгоды, пока были поводы сомневаться в усердии и убеждениях чиновников. Но теперь, когда комитет забрал власть в свои руки, тщательно надзирал за своими представителями и избирал их в самом революционном духе, он не мог долее позволять якобинцам предаваться вечным подозрениям и беспокоить служащих, по большей части дельно выбранных и подвергавшихся бдительному надзору. Это было бы даже опасно для государства.