Тюрьмы уже не имели того вида, что в начале. Богатые уже не платили за бедных, люди всех убеждений и званий уже не вели там на общих началах довольно приятную жизнь, утешая себя в заточении удовольствиями, доставляемыми искусствами. Такую жизнь нашли слишком сносной для так называемых аристократов. На том основании, будто подозрительные пользуются роскошью и изобилием, тогда как народ посажен на рационы, решено было изменить порядки в тюрьмах. Устроили столовые. В больших залах арестантам подавалась отвратительная и нездоровая пища, за которую с них брали большие деньги. Им уже не позволялось покупать себе ничего съестного. Делались обыски, у узников отбирали ассигнации, так что они лишались всяких средств доставить себе какое-нибудь облегчение. Они даже не могли свободно видеться и жить вместе; к пытке одиночества присоединялся страх близкой смерти, которая с каждым днем становилась неминуемее.

После казни эбертистов и дантонистов Революционный трибунал стал казнить до двадцати человек разом. Между прочими казнили Мальзерба с его семьей и всеми родными, всего около двадцати человек. Почтенный старец, глава этого рода, встретил смерть со светлым спокойствием мудреца. Он споткнулся, когда шел к эшафоту, и с улыбкой заметил: «Дурное предзнаменование! Римлянин вернулся бы домой». За Мальзербами последовали двадцать два члена парламента. Тулузский парламент почти весь погиб на эшафоте. Наконец, бывшие откупщики были отданы под суд за давнишние торги с казной. Было доказано, что контракты эти заключают в себе обременительные для государства условия, и Революционный трибунал казнил откупщиков за то, что они наживались на соли, табаке и прочем. В число этих жертв попал великий химик Лавуазье; он тщетно просил нескольких дней отсрочки, чтобы записать одно открытие.

Импульс был дан: управление, война, казни – всё это шло рядом, в ужасающе стройном согласии. Комитеты, стоявшие в центре всего, правили с неослабевающей энергией. Конвент молчал и только назначал пенсии вдовам и детям убитых солдат, пересматривал некоторые приговоры, истолковывал декреты, регулировал обмен государственных имуществ, словом – занимался маловажными мелочами. Барер каждый день являлся в Конвент и читал доклады о победах. Эти доклады он называл карманьолами. В конце каждого месяца он заявлял, что срок полномочиям комитетов вышел и нужно возобновить их. На это ему с рукоплесканиями отвечали, что комитеты могут продолжить свои труды. Иногда он забывал исполнить эту формальность, и комитеты работали дальше.