Комитету предлагались инсигнии верховной власти; было весьма удобно отказаться от них. Ловкие вожди всегда удовольствуются следующей ситуацией: они сначала доведут людей до предложения им инсигний, а затем откажутся, и эта скромность будет вменена им в лишнюю заслугу. Присутствовавшие члены комитета с напускным негодованием отвергают такое предложение. Кутон говорит за всех. Он удивляется этому предложению, которое было уже сделано и в Конвенте. Он, так и быть, приписывает его непорочным побуждениям, однако только деспоты окружают себя стражами, а члены комитета не желают, чтобы их приравнивали к деспотам. Они и не нуждаются в стражах. Их жизнь охраняется добродетелью, доверием народа и Провидением: им не нужно других гарантий безопасности. К тому же они сумеют умереть на своем посту и за свободу.

Лежандр спешит оправдать свое предложение. Он говорит, что не имел в виду назначить членам комитета организованную стражу, а только приглашал всех добрых граждан охранять дни их; что, впрочем, если он ошибся, то берет свои слова назад, а говорил он их из чистых побуждений. После него всходит на кафедру Робеспьер. Он говорит в первый раз. Раздаются бурные рукоплескания; наконец водворяется молчание, и ему можно начинать. «Я принадлежу, – говорит он, – к числу людей, которых меньше всего способны интересовать уже совершившиеся события, однако не могу в настоящем случае не высказать некоторых соображений. Что защитники свободы составляют цель кинжалов, тирании – этого следовало ожидать. Я уже говорил прежде: если мы побьем врагов, если расстроим махинации фракций – мы будем убиты. Что я предвидел, то и случилось: солдаты тиранов повергнуты в прах, изменники погибли на эшафоте и кинжалы занесены над нами. Я не знаю, какое впечатление эти события производят на вас, мое же впечатление вот каково: я чувствовал, что легче убить нас, чем побороть наши принципы и наши армии. Я сказал себе, что чем более жизнь защитников народа подвержена случайностям, тем они больше должны спешить наполнить свои последние дни полезными для свободы действиями.

Я, который не верю в необходимость жить, а единственно только в добродетели и в Провидение, я нахожусь в состоянии, в которое убийцы уж конечно не хотели меня поставить: я чувствую себя более, чем когда-либо, независимым от злобы людей. Злодеяния тиранов и кинжал убийц сделали меня более свободным и более опасным для врагов народа. Душа моя больше, нежели когда-либо, расположена изобличать изменников и срывать с них маски. Французы, друзья равенства, положитесь на нас и верьте, что мы употребим ту небольшую долю жизни, которую дарует нам Провидение, на то, чтобы бороться с окружающими нас врагами!»