Барер предъявил перехваченные из Лондона и Голландии письма, извещавшие, что Питт замышляет погибель комитетов и в особенности Робеспьера. В одном из этих писем выражалась следующая мысль: «Мы весьма опасаемся влияния Робеспьера. Чем более сосредоточится французское республиканское правительство, тем оно будет сильнее и тем труднее будет его низринуть».

Такое освещение фактов, конечно, должно было вызвать живейшее участие к комитетам и Робеспьеру и заставить слушателей отождествить их существование с существованием Республики. Барер далее описал само событие со всеми обстоятельствами, рассказал о трогательной заботливости, с которой власти поспешили принять меры к охранению национального представительства, в велеречивых выражениях повествовал о поведении слесаря, тяжело раненного в схватке с убийцей. Конвент осыпал Барера рукоплесканиями, приказал начать расследование, чтобы убедиться в том, не имеет ли Адмира сообщников, декретом выразил благодарность гражданину Жеффруа и постановил, что бюллетень о состоянии его раны будет ежедневно зачитываться с кафедры.

Потом Кутон в громоподобной речи потребовал, чтобы доклад Барера был переведен на все языки и разослан во все страны. «Питт, Кобург! – воскликнул он. – И все вы, подлые и мелкие тираны, которые смотрят на мир как на свое наследие, которые в последние мгновения агонии бьются так бешено! Точите, точите ваши кинжалы; мы слишком презираем вас, чтобы бояться, и вы хорошо знаете, что мы слишком великодушны для того, чтобы подражать вам!» Зала огласилась рукоплесканиями, и Кутон присовокупил: «Но закон, владычество которого поражает вас страхом, стоит над вами с занесенным мечом; он сразит всех вас! Человечество нуждается в этом примере, Небо, которое вы осыпаете проклятиями, хочет того!»

Колло д’Эрбуа появился как бы для того, чтобы принять от собрания заявления сострадания; его встретили удвоенными рукоплесканиями, и он едва добился, чтобы его выслушали. Робеспьер поступил гораздо хитрее: он вовсе не явился, как бы желая избежать ожидающих его оваций.

В этот самый день молодая девушка по имени Сесиль Рено является на квартиру к Робеспьеру с узелком под мышкой, говорит, что желает видеть его, и настаивает, чтобы ее ввели к нему. Она говорит, что общественное должностное лицо всегда должно быть готово принять имеющих к нему дело, и кончает даже бранью против хозяев Робеспьера, семейства Дюпле, которые не впускают ее. Такая настойчивость и странный вид девушки внушают подозрения, ее схватывают и передают полиции. В ее узелке оказывается несколько платьев и два ножа. Из этого заключают, что она хотела убить Робеспьера. Ее допрашивают. Она отвечает с такой же самоуверенностью, как Адмира. На вопрос, что ей было нужно от Робеспьера, она говорит, что хотела посмотреть, каким из себя бывает тиран. К ней пристают, спрашивают, зачем ей этот узелок, эти платья, эти ножи. Она отвечает, что ножи ей ни к чему, а платья захватила, ожидая, что ее отведут в тюрьму, а из тюрьмы к гильотине. Девушка присовокупляет, что она роялистка и что, по ее мнению, один король лучше пятидесяти тысяч королей. На дальнейшие вопросы и приставания она отвечать отказывается и только просит, чтобы ее скорее вели на эшафот. Этих улик было достаточно, чтобы решить, что девица Рено – одна из убийц, вооруженных против Робеспьера.