Правда, в голландцах того времени сильно сказывались дух независимости, ненависть к штатгальтерству, неприязнь к Англии и Пруссии, сознание настоящих своих интересов и память о революции, столь злополучно подавленной в 1787 году. И всё это внушало французским армиям уверенность, что население желает их присутствия. Можно было предположить, что голландцы не дадут прорвать плотины и разорить страну ради дела, им ненавистного. Но армии принца Оранского и герцога Йоркского сдерживали их, и этих армий было достаточно, чтобы помешать переходу бесчисленных линий.

Если такое дело было рискованным при Дюмурье, оно стало почти безумием в конце 1794 года.

И однако же Комитет общественного спасения, подстрекаемый выходцами из Голландии, серьезно помышлял о том, чтобы зайти за Ваал. Пишегрю, почти в таком же плачевном состоянии, как его солдаты, поехал в Брюссель лечиться от кожной болезни. Моро и Ренье заняли его место, и оба советовали дать войскам отдохнуть на зимних квартирах. Генерал Дендельс, выходец из Голландии, человек отважный и хорошо знающий военное дело, настойчиво предлагал устроить хоть одну вылазку против острова Боммель. Маас и Ваал, направляясь к морю параллельно друг другу, соединяются ниже Нимвегена, расходятся, а потом опять сходятся немного выше Горкума. Эти два рукава и образуют так называемый остров Боммель. Вопреки мнению Моро и Ренье, атака была начата с трех разных пунктов, не удалась, и предприятие было оставлено, причем с большой добросовестностью, особенно со стороны Дендельса, который поспешил признать невозможность его, как только сам в таковой убедился.

Тогда, то есть около середины декабря, армию разместили по зимним квартирам, в которых она так нуждалась, – частью вокруг Бреды, чтобы обложить этот город блокадой. Эта крепость и еще крепость Граве до сих пор не сдавались; но отсутствие сообщений в течение зимы непременно должно было довести их до капитуляции.

В этом положении армия рассчитывала дожить зиму, и уж конечно после всего, что она сделала, она имела полное право гордиться своими заслугами и подвигами. Но, увы, ей предстояли еще новые трудности. Мороз, уже весьма порядочный, усилился до такой степени, что появилась надежда на замерзание больших рек.

Пишегрю, не долечившись, вернулся из Брюсселя, чтобы быть готовым воспользоваться случаем, если таковой по милости суровой зимы представится. И действительно, зима оказалась самой суровой за весь XVIII век. Лед шел по обеим рекам, но ближе к берегам реки стали. Маас стал 23 декабря (3 нивоза) так прочно, что мог вынести даже вес пушек. Генерал Вальмоден, которого герцог Йоркский, уезжая в Англию, оставил главнокомандующим, оказался в крайне затруднительном положении. После того как Маас стал, вся передняя линия армии открылась; а так как в то же время по Ваалу шел лед, грозивший снести все мосты, то и отступление становилось весьма сомнительным. Вскоре генерал узнал, что мост при Арнеме действительно снесен. Он поспешил отослать в тыл обозы и тяжелую кавалерию, а сам собрался отступать к Девентеру, на берега Исселя. Пишегрю, пользуясь случаем, распорядился, чтобы перешли на трех пунктах Маас и завладели островом Боммель, пока дивизия, блокировавшая Бреду, произвела бы атаку на линию укреплений, окружавшую эту крепость.