Таким образом, всё располагало к миру, и умы, перейдя от идеи революционного террора к пощаде и милосердию, теперь переходили от воинственного настроения к мысли об общем примирении с Европой. Жадно ловили малейшие обстоятельства, чтобы строить на них догадки. С 9 термидора участь несчастных детей Людовика XVI, которые, лишившись близких и разлученные друг с другом, всё еще томились в Тампле, несколько улучшилась. Башмачник Симон, сторож маленького принца, погиб, будучи сообщником Робеспьера. Его место заняли три сторожа, которые дежурили по очереди и обращались с ребенком человечнее. Из этих перемен, происшедших в Тампле, выводились обширные заключения. Ожидаемый проект о способах изъятия ассигнаций из обращения тоже подавал повод к различным соображениям.

Роялисты, которые уже начинали показываться открыто и число которых увеличивалось толпой не имеющих твердых убеждений людей, всегда покидающих слабеющую партию, не без злорадства говорили, что скоро будет заключен мир. Они уже не могли сказать республиканцам: «Ваши армии будут побиты!» – так как слишком часто повторяли это безуспешно; но они говорили им: «Ваши армии будут остановлены среди побед; мир подписан, и вы не получите Рейна; условием мира будет водворение Людовика XVII на престоле, возвращение эмигрантов, уничтожение ассигнаций, возвращение национальных имуществ прежним владельцам».

Понятно, до какой степени подобные слухи должны были раздражать патриотов. Испуганные уже начатыми против них преследованиями, они с отчаянием видели, что цель, которой они с таким упорством добивались, может ускользнуть он них по милости правительства. «К чему назначаете вы молодого Капета? – спрашивали они. – Что вы делаете с ассигнациями? Неужели нашими армиями пролито столько крови только для того, чтобы их остановили среди побед? Неужели они не смогут дать своему отечеству линию Рейна и Альп! Европа хотела раздела Франции, справедливым возмездием со стороны победоносной Франции будет удержать завоеванные ею области. А что сделают с Вандеей? Неужели простят бунтовщиков, когда жертвуют патриотами?!»

Понятно, как все эти поводы к раздору в соединении с доставляемыми иностранной политикой, должны были волновать умы. Комитет общественного спасения, теснимый обеими партиями, счел своим долгом объясниться. Он два раза заявил – первый раз через Карно, другой – через Мерлена из Дуэ, – что армиям отдан приказ продолжать победы и внимать мирным предложениям не иначе как находясь уже в неприятельских столицах.

Действительно, предложения Голландии казались комитету слишком запоздалыми, и он не счел нужным вступить в переговоры, когда французские войска были готовы завладеть страной. Уничтожить могущество штатгальтера, восстановить республику – это казалось комитету задачей, достойной Французской республики. Правда, все колонии Голландии и даже часть ее флота могли сделаться добычей англичан, но требовалось предпочесть политические соображения. Франция не могла не низвергнуть штатгальтерства, завоевание Голландии прибавило бы много обаяния ее победам и еще больше испугало бы Европу, а главное – успокоило бы французских патриотов.