Бонапарт избегал толпы и прятался от взоров; иногда даже весьма дурно принимал слишком живые выражения энтузиазма. Госпожа де Сталь, любившая – и имевшая на то право – величие, гений и славу, ждала случая повидать Бонапарта и выразить ему свое удивление. Он же желал, чтоб каждый был на своем месте, и его повелительному характеру было неприятно, что она иногда забывает свое; он находил в ней чересчур уж много ума и экзальтации, под ее удивлением он предчувствовал ее независимость и был холоден, суров и несправедлив к ней. Госпожа де Сталь однажды внезапно спросила его, кто первая, по его мнению, из женщин, и он сухо отвечал: «Та, у которой больше детей». С этого дня началась взаимная антипатия, которая обеспечила этой знаменитой женщине столь незаслуженные неприятности, а Бонапарта заставила совершать поступки, приличные лишь мелкой и грубой тирании.

Он мало где показывался, жил в своем небольшом домике на улице Шантерен, которой управление департамента дало другое название – улица Победы. Его общество составляли лишь несколько ученых: Монж, Лагранж, Лаплас, Бертолле; генералов: Дезе, Клебер, Каффарелли; артистов; в особенности же знаменитый актер, утраченный Францией ныне, Тальма был желанным гостем. К нему Бонапарт всегда чувствовал особенную склонность. Генерал выезжал в простой карете, на спектаклях присутствовал в закрытой ложе и, казалось, нисколько не разделял пристрастия своей жены к легкомысленной жизни. Он очень ее любил и находился под влиянием особенной грации, которая, как в частной жизни, так и на троне, никогда не оставляла госпожу Богарне, заменяя ей красоту.

Вследствие ссылки Карно в Институте Франции открылась вакансия, ее поспешили предложить Бонапарту. Он не замедлил принять место, в день заседания, назначенного для его приема, уселся между Лагранжем и Лапласом и с тех пор во время торжественных церемоний не снимал с себя мантии, выказывая тем свое желание скрыть воина под одеждой ученого.

Такая слава неизбежно бросала тень на членов правительства, не имевших в запасе ни продолжительного управления, ни личного величия; воин-миротворец затмевал их совершенно. Тем не менее они выказывали к нему самое большое уважение, а он отвечал им изысканной почтительностью. Обыкновенно менее всего говорят о том, чем заняты более всего. Директория была далека от того, чтобы высказывать свои опасения. Она получала многочисленные донесения шпионов, которые подслушивали в казармах и общественных собраниях, что говорят о Бонапарте. Говорили, что будто Бонапарт вскоре свергнет ослабевшее правительство и спасет Францию от роялистов и якобинцев.