Играя в откровенность, Директория показывала молодому генералу эти донесения, притворяясь, что смотрит на них с презрением и считает генерала недоступным честолюбию. Бонапарт, также умевший притворяться, с признательностью принимал эти свидетельства, уверяя, что достоин доверия, которое ему оказывают. Между тем с той и другой стороны царила крайняя подозрительность. Если полицейские шпионы сообщали Директории о планах захвата власти, то окружавшие Бонапарта офицеры говорили о намерении отравить его. Смерть Гоша породила нелепые подозрения, генерал же, хотя и был лишен мелочной трусости, тем не менее желал быть осторожным и весьма остерегался, когда обедал у кого-либо из директоров. Ел мало, и только те блюда, которые отведывал сам хозяин.

Баррас любил делать вид, что является создателем фортуны Бонапарта; что, перестав быть его покровителем, остается его другом. Он выказывал крайнюю преданность, с обычной своей изворотливостью стараясь убедить Бонапарта в своей привязанности, охотно выдавал речи своих товарищей и показывал, что сам-то стоит в стороне. Бонапарт не принимал на веру уверений этого хитреца и не удостаивал доверием его услужливость.

По некоторым вопросам к мнению Бонапарта обращались часто. Приглашая его в Директорию, к нему посылали министра; он являлся туда, садился рядом с директорами и подавал свое мнение с тем превосходством такта, которое отличало его как в делах административных и правительственных, так и в делах военных. В политике Бонапарт держался направления, которое соответствовало его положению. Перед 18 фрюктидора, после того как им был дан толчок и падение роялистской фракции было обеспечено, Бонапарт вдруг остановился и не хотел оказывать правительству поддержки больше той, какая была необходима, чтобы воспрепятствовать возврату монархии. Достигнув этого результата, он, казалось, не хотел более связывать себя с Директорией, а напротив – предпочитал оставаться в стороне, на виду у всех партий, не ссорясь ни с одною.

Положение цензора более всего соответствовало его честолюбию. Такая роль легка в правительстве, раздираемом фракциями и поминутно близком к падению; она и выгодна, так как привязывает к себе всех недовольных, то есть все партии, которых отталкивает от себя правительство, сдерживая их и не имея при этом достаточно силы раздавить. Прокламации Бонапарта к цизальпинцам и генуэзцам, особенно те места, где он намекает на законы, направленные против дворян, достаточно доказывают его настоящее направление ума. Было заметно – и его речи достаточно это показывали, – что он осуждает политику правительства после 18 фрюктидора. После этого события патриоты должны были неизбежно подняться; хотя они и не господствовали над Директорией, но все-таки незаметно направляли ее: это можно было видеть по ее духу, мерам и назначениям. Соблюдая полную сдержанность, Бонапарт, однако, позволял видеть свое неодобрение правительства; по-видимому, он считал его слабым, неспособным, обуреваемым то одной фракцией, то другой. Словом, было очевидно, что он не желает оставаться на стороне директоров и если и препятствует возврату монархии, то из этого еще не следует, что он принимает Революцию и ее деяния.