Приближалась годовщина 21 июля; нужно было уговорить Бонапарта показаться на торжестве, которое готовилось в пятый раз. Он не хотел являться на церемонию, демонстрируя ли тем, что осуждает поступок, память о котором праздновали, или что не желает иметь ничего общего с людьми, совершившими вандемьерские расстрелы и издавшими затем прокламации 18 фрюктидора. Считали, однако, что он должен присутствовать как бывший главнокомандующий Итальянской армией и уполномоченный Франции в Кампо-Формио, а теперь один из уполномоченных в Раштатте и главнокомандующий Английской армией. Бонапарт возражал, что все эти звания не могут принудить его ни к чему и что, следовательно, его добровольное присутствие станет признаком одобрения. Сошлись на том, что Институт, членом которого был Бонапарт, будет присутствовать на церемонии в полном составе.

Зарождающееся могущество отгадывается скоро. Толпы офицеров и льстецов уже окружали Бонапарта; они спрашивали, ограничится ли он командованием армиями и не примет ли участия в делах правления. Не зная еще, чем он мог и должен был стать, Бонапарт прекрасно замечал, что является первым человеком своего времени. Видя влияние Пишегрю в Совете пятисот, а Барраса – в Директории, он рассчитывал на великую политическую роль; но в настоящую минуту не мог играть никакой: он был слишком молод, чтобы быть директором, ему не исполнилось еще и тридцати. Говорили об исключении в его пользу, но этого нужно было добиваться, такое исключение обеспокоило бы республиканцев и заставило бы их громко выступить против него. При этом быть одним из пяти членов правительства, иметь лишь один голос в Директории, бороться с независимыми советами – не этой роли Бонапарт желал; из-за такого результата не стоило хлопотать об изменении закона. У Франции еще имелся могущественный враг – Англия; и хотя Бонапарт и был покрыт лаврами, ему выгоднее было завоевать новые и предоставить правительству биться в тяжелой борьбе с партиями.

Как было сказано выше, в тот самый день, когда подписание Кампо-Формийского договора стало известно в Париже, Директория, желая обратить против Англии умы, немедленно образовала армию под названием Английской и назначила генерала Бонапарта командовать ею. Правительство открыто желало напасть на Англию и как можно скорее совершить высадку на побережье. Смелость умов того времени позволяла смотреть на такое предприятие как на вполне осуществимое. Недавняя попытка высадки в Ирландии доказывала, что можно достичь берега при благоприятном ветре и под пеленой тумана. Не думали, чтобы английская нация, не имевшая тогда сухопутной армии, при всем ее патриотизме, могла сопротивляться удивительным солдатам Италии и Рейна, особенно же гению победителя при Кастильоне, Арколе и Риволи.