Трельяр был в чем-то жесток и горяч, но твердость его характера не равнялась суровости его манер; он был готов уступить. Совсем не таково было настроение Ларевельера; этот честный и бескорыстный человек, тяготившийся своими обязанностями, принявший их единственно из чувства долга, ежегодно искренне желавший, чтобы ему выпал жребий выйти из Директории, не желал уходить в отставку по принуждению партий. Он настаивал, что увольнения старых директоров желают лишь для уничтожения конституции; что Сийес, Баррас и семейство Бонапарт стремятся к той же цели, руководимые разными видами, одинаково пагубными для республики. В этом убеждении Ларевельер не желал, чтобы старые директоры оставляли свои места. Он побежал к Трельяру и просил его сопротивляться. «С Мерленом и мною, – сказал он, – вы образуете большинство, и мы откажемся исполнить это определение законодательного корпуса как незаконное, мятежное, вырванное влиянием партии». Трельяр не посмел последовать этому мнению и немедленно послал Совету пятисот свою отставку.

Ларевельер, видя большинство потерянным, тем не менее упорствовал в отказе подавать в отставку. Вожаки Совета пятисот тотчас же решили назначить Трельяру преемника. Сийес хотел назначения преданного ему человека, но его влияние в этом случае было совершенно ничтожным. Назначили бывшего адвоката из города Ренна, президента кассационного суда, принадлежавшего скорее к оппозиции патриотов, чем к конституционной, – Гойе, гражданина честного и преданного Республике, но малоспособного и не слишком знакомого как с людьми, так и с делами. Он был назначен 17 июня (29 прериаля) и должен был вступить в должность на следующий же день.

Недостаточно было исключить Трельяра, из Директории хотели удалить Ларевельера и Мерлена. Патриоты особенно бесновались по поводу Ларевельера; они вспомнили, что хоть он и цареубийца, но все-таки никогда не был монтаньяром, что он часто боролся с их партией после 9 термидора и в предыдущем году поощрял систему разделения выборов. Вследствие того они угрожали обвинить обоих, и его, и Мерлена, если оба не подадут в отставку. Сийесу поручили сделать им предложение и попросить их добровольно отступить перед бурей.

Вечером 17 июня, в день выбытия Трельяра, Сийес предложил четырем директорам частным образом собраться у Мерлена, что и было сделано. Баррас, как бы в виду опасности, явился с саблей у пояса и вовсе не открывал рта. Сийес начал говорить довольно смущенно, сделал длинное вступление насчет ошибок правительства и долго бормотал, прежде чем начать объяснять цель собрания. Наконец Ларевельер потребовал у него выражаться яснее. «Ваши друзья и друзья Мерлена, – отвечал Сийес, – приглашают вас обоих подать в отставку». Ларевельер спросил, кто эти друзья. Сийес не мог назвать ни одного, кто заслуживал хоть какого-нибудь доверия. Тогда Ларевельер стал говорить с ним тоном человека, который с негодованием смотрит, как Директории изменяют сами ее члены и предают ее заговорам фракций. Он доказывал, что до сих пор его поведение и поведение его товарищей было безупречным, что ошибки, им приписываемые, есть не что иное, как клевета. Затем Ларевельер прямо напал на Сийеса за его тайные замыслы и привел его в большое замешательство своими запальчивыми обращениями.