Депутаты, взявшиеся за это поручение, возвратились обратно и вызвали в советах новое волнение рассказом обо всем происшедшем. Буле де ла Мёрт обличил Ларевельера, признал его честность неуместной в данное время, приписал ему планы введения новой религии и обвинил в упрямстве, которое, по его словам, погубит Республику. Патриоты высказались с большей пылкостью, чем когда-либо, и говорили, что так как директоры упорствуют, их не следует щадить.

Волнение дошло до крайнего предела, борьба уже началась, и нельзя было определить, до чего она дойдет. Многие умеренные из обоих советов собрались и решили вновь идти заклинать Ларевельера уступить перед бурей – во избежание несчастий. Они явились к нему ночью и умоляли его, именем опасностей, грозивших отечеству, подать в отставку. Они сказали ему, что всем им грозит беда и что если он будет продолжать упорствовать, то они не знают, до чего может дойти ярость партий. «Но разве вы не видите, – отвечал им Ларевельер, – еще больших бедствий, которые грозят Республике? Не видите ли вы, что не нас с вами хотят тронуть, но Конституцию; что, уступив сегодня, придется уступить завтра и так далее, и что Республика погибнет через наше малодушие? Моя должность тяготит меня, и если я сегодня упорствую в удержании ее за собою, то лишь потому, что считаю своей обязанностью поставить непреодолимую преграду заговорам фракций. Однако если вы все считаете, что мое сопротивление подвергает вас опасности, то я уступаю; но вам я объявляю – Республика погибла. Один человек не может ее спасти; а поскольку я остаюсь один – я уступаю и передаю вам мою отставку».

Он потребовал отставки ночью, в простом письме, с достоинством выражающем его побуждения. Мерлен попросил позволить ему списать это письмо, и обе отставки были отправлены одновременно. Так была распущена старая Директория. Все фракции, которые она пробовала сократить, объединились для ее ниспровержения, и общими усилиями им удалось достичь желаемого. Вина Директории одна: она была слабее вооружившихся против нее фракций; правда, это вина огромная, и она оправдывает падение любого правительства.

Несмотря на общие нападки, Ларевельер унес с собой уважение всех просвещенных граждан. Выходя из состава Директории, он не желал получить сто тысяч франков, которые его товарищи условились выдавать убывающему члену; он не получил даже части; не взял и кареты, которая также предоставлялась по обычаю. Он удалился жить в Андильи, в маленьком принадлежавшем ему домике, и принимал там всех значительных людей, которые не боялись ярости партий. В частности, министр Талейран был из числа посещавших Ларевельера в его убежище.