Дипломатию Директории осуждали не менее ее управления финансами. Ее обвиняли в том, что она вовлекла Францию в войну со всей Европой, обвиняли совершенно неосновательно, если принять во внимание то, кем были обвинители: и в самом деле, это были патриоты, страсти которых и вызвали войну. Особенно Директорию упрекали за экспедицию в Египет, прежде столь восхваляемую, и утверждали, что именно эта экспедиция привела к разрыву с Портой и Россией. И без того неприятный патриотам как бывший эмигрант министр Талейран нес ответственность за эту дипломатию, а потому подвергся таким нападкам, что Директория была вынуждена поступить с ним как с Рамелем и принять его отставку. Преемником назначили уроженца Вюртемберга, которого Талейран рекомендовал как человека наиболее способного, – господина Рейнгардта, скрывавшего под оболочкой немецкого добродушия замечательный ум. Говорили, что назначение это лишь временное и Рейнгардт останется на своем месте лишь до той поры, когда можно будет вновь призвать Талейрана.

Министерство юстиции было отнято у Ламбрехтса вследствие дурного состояния здоровья последнего и поручено Камбасересу. В полицию назначили Бургиньона, бывшего члена суда, патриота искреннего и честного. Фуше, этот пронырливый и вкрадчивый бывший якобинец, которому Баррас дал возможность участвовать в прибылях компаний, а затем предоставил посольство в Милане, – Фуше, смененный вследствие своего поведения в Италии, тоже считался жертвой прежней Директории и был отправлен в Гаагу.

Таковы были главные изменения в личном составе правительства и армий. Но мало было переменить людей, нужно было доставить новые средства выполнить задачу, неудачное решение которой раздавило их предшественников. Патриоты, по своему обыкновению возвращаясь к революционным мерам, утверждали, что большие несчастья нужно исправлять великими же средствами. Они предлагали чрезвычайные меры 1793 года. Отказывая во всем прежней Директории, они желали дать всё новой, предоставить ей право прибегать к чрезвычайным мерам и даже принудить ее к этому.

Комиссия одиннадцати, которой было поручено изыскать средства к спасению Республики, вступила в соглашение с членами Директории и постановила различные меры, ставшие отражением общих настроений. Вместо набора двухсот тысяч человек с пяти классов конскриптов Директория могла призвать под знамена все эти пять классов; вместо налогов, предложенных прежней Директорией и отвергнутых с таким ожесточением обеими оппозициями, придумали еще и принудительный заем. Шкалу, согласно системе патриотов, приняли прогрессивную, – то есть, вместо того чтобы заставить каждого доплатить известную часть сверх прямых налогов, что облегчило бы расчеты, так как основанием их могли бы тогда служить списки поземельного и личного налога, принуждали платить соответственно своему состоянию. В таком случае приходилось прибегать к присяжным оценщикам, то есть облагать богатых с помощью комиссии. Умеренная партия оспаривала этот проект и говорила, что он означает возобновление террора, что затруднительность раскладки сделает эту меру бесполезной, как и предыдущие принудительные займы. Патриоты отвечали, что военные издержки должны падать не на все классы, но только на богатых. Можно видеть, что те же страсти всегда прибегают к тем же доводам. Принудительный заем был декретирован; его определили в сто миллионов и объявили обеспеченным национальными имуществами.