А кругом сходится и расходится симметрическое кипение масс. Кажется, будто оно выходит из-под земли и туда же, под землю, уходит <…> У этого водоворота есть центр. Возгласы сливаются в одно имя: «Сталин!» <…> Он есть центр, сердце всего того, что лучами расходится от Москвы по всему миру[589].
А кругом сходится и расходится симметрическое кипение масс. Кажется, будто
Техника и органика
Техника и органика
Мы сильно исказили бы тем не менее мифологическую компоненту сталинских писаний, если бы свели ее лишь к аграрной или бестиальной органике. В конце концов, для большевизма природа — это то, что нуждается в преодолении или преображении средствами пролетарской индустрии, вобравшей в себя могучий волевой напор. Ощутимо, безусловно, контрастное расхождение между этой пролеткультовско-технократической или раннеавангардистской поэтикой молодого большевизма и его последующей «органической» доминантой — той самой ориентацией на плодоносящую «жизнь», которая, по определению В. Паперного, отличала «Культуру 2». «Одержимость культуры 1 техникой, — пишет он, — можно увидеть даже в сталинском лозунге „Техника решает все“ (4 февраля 1931 г.), но этот лозунг очень быстро сменяется другим: „Кадры решают все“ (4 мая 1935 г.). Кадры — это люди, культура 2 противопоставляет их технике <…> Мерой всех вещей снова становится человек… а главной ценностью становится „живое“»[590]. Убедительность этой антитезы, однако, значительно потускнеет, если вспомнить, что кадры или синонимичные им люди[591] нужны были Сталину, как он не раз говорил, именно для техники — для того, чтобы «оседлать» ее, «овладеть ею». С величайшей готовностью демонстрирует он эту постоянную привязку, взывающую к прямому отождествлению. «Новые люди — новые технические нормы» — озаглавлен один из разделов его речи перед стахановцами. Органическое и механическое легко меняются у него местами, одно переходит в другое. Это ведь о техкадрах надо заботиться как о «плодовых деревьях» — и он повествует о превращении советской индустрии «из тепличного и хилого