– А вот посмотрите, Мария Ильинишна. Теперь не сезон. Всего три штуки осталось.

– Ах, я знаю, что не сезон! Слава Богу, у Елисеева целыми десятками покупала. To-есть не я, а экономка. Но это сморщенные, Павел Андреевич! Ужасные!

– Какие есть, Марья Ильинишна. А что с Мурочкой? Нездорова?

– Да. Жар. Кашель. Вы понимаете, что значит болеть ребенку в наших условиях! А он не пустой внутри, Павел Андреевич? Как вам кажется?

– Не думаю. Впрочем, один разрежу, если хотите, на пробу.

Шутилин берет с прилавка нож, рассекает апельсин, с любопытством рассматривает обе половинки. А дама, – та самая, с которой я вчера познакомился, – вынимает из сумочки золотой лорнет, подносит к глазам.

– Ну-ка? Ах, Боже мой! Одни кости да кожа. Мумия! Может быть другой, Павел Андреевич? Как вы думаете: не лучше – этот?

– Попробуем этот.

Так как Каненко сегодня не зашел, то Шутилин, не дожидаясь обеденного перерыва, около одиннадцати часов запирает лавку, кладет ключ в карман и отправляется со мною к кафане. Идет он бодрой упругой походкой, покручивая усы, и по дороге, по поводу спора с Петром Александровичем, подробно рассказывает, в каких кавалерийских полках какие фуражки: у каргопольского верх белый, околыш – бутылочный, у уланского литовского верх темно-синий, околыш – алый; у третьего уланского смоленского верх темно-синий, околыш – белый, а у пятнадцатого гусарского украинского околыш синий, а верх – цвета бедра испуганной нимфы…

Художника мы застали за работой. Возле кафаны, в небольшом дворике, который замыкается с двух сторон чужими постройками, он расписывает глухие стены этих построек огромными панно, чтобы превратить, по заказу хозяина кафаны, унылый двор с двумя чахлыми акациями в уютный сад – «башту». На одной стене уже красуется знойная пустыня с пальмами, сфинксом, пирамидами на горизонте; на другой – рай, древо познания с яблоками, змий, соблазняющий Еву.

Каненко пишет большими кистями прямо из ведер, причем ведра только два: с зеленой краской и с красной. Возле него, тут же, на стуле, сидит генеральская дочь Люся, следит за работой, делает вид, что помогает, но по существу, конечно, мешает. Я слышу, подходя, о чем она говорит.

– Алик!

– Я.

– Алик… А у тебя чудесный нос! Знаешь?

Каненко смущенно знакомится, прерывает работу, говорит, что у его соседки, действительно, сдается комната. Но подробности расскажет в перерыве, во время обеда. Мы с Шутилиным садимся на террасе кафаны, заказываем традиционную «чорбу», причем на второе Шутилин советует взять «ражничи», с баклажанным соусом, который здесь удивительно пикантно готовят с красным и черным перцем одновременно.