– Петенька, кончай родной!

* * *

Они уже спят. Генерал на своих ящиках, Катушкин на полу. А эти ужасные корзины подо мной не позволяют шевельнуться, на каждое движение отвечают хором сухих негодующих криков. Кроме того, что делать спине с узлом от крепко стянутых накрест веревок?

Окно в сад открыто. Я сижу в темноте, уныло опустив голову на подоконник, смотрю на деревья, в которых запутались звезды. Ночь душна. Где-то мерцают зарницы. Небо у горизонта поднимает сонные веки, пробужденным взглядом обещает грозу. И знойным гимном цикады заполнили воздух, зовущие, ожидающие, торжественно-радостные.

– Сядем на скамейку… Я устала. – Узнаю голос генеральской дочери.

– А они спят?

– Видишь: темно.

Молчание. Хруст песка, шуршание ног. В небе с золотой нити сорвался метеор.

– Я что-нибудь придумаю. Увидишь. Неделю, две, и уедем. Владимир Андреевич устроит.

– Вот так бы… Уснуть… В белом домике… Расскажи дальше… Про белый. Цветы будут? Да?

– Будут… Весь сад. И от ворот – по дорожке. На лестнице – каменные вазы… Огромные.

– С розами?

– Вьющимися. И колонны. Обвитые. Мелкими. Красными.

– Розовыми.

– Розовыми… Он возвращается с работы. К вечеру. Сходит с экипажа, быстро идет… А она на лестнице. Ждет.

– Нет, уже на дорожке…

– На дорожке, да. Он целует ручку, берет за талию, идут… Смотрят в глаза…

– Она вся в белом… В скромном… И на шее жемчужная нить. Вошли?

– Вошли. Дверь закрылась. Он ее схватывает, прижимает…

– Нет, нет, сначала чай! Сначала пьют чай… Стол нарядный. Все фарфоровое, хрусталь. И птифуры… Фрукты… Много. Она из серебряного чайника наливает…