Вот, например, – мой старый приятель-мундштук. Как мы с ним подружились за эти годы, как он у меня! Тот конец его, который находится у меня во рту, я за это время порядочно искусал, даже прокусил в нескольких местах. Но мундштук не в претензии: знает, что это не со зла, а от задумчивости.

Когда я сажусь за стол писать, он сам любезно подворачивается мне под руку, покорно ждет, пока я заряжу его папиросой, и затем привычным движением вскакивает в рот, уютно располагаясь между губами в левом углу, зацепившись за один из нижних зубов. Тем, что я пишу, он интересуется гораздо больше, чем все мои человеческие друзья. Пока я строчу, и чернильный карандаш скользит по бумаге, он с любопытством свешивается над рукописью и следит за развитием темы. Когда вещь ему нравится, он с довольным видом покачивается, кивая концом в знак одобрения; когда же замечает, что работа не ладится, и что лучше ее начать снова, он с милой хитростью низко спускается над бумагой и, как бы невзначай, прикладывает к ней горящую папиросу. Ему известно, что я терпеть не могу прожженной бумаги и что поневоле критически просмотрю написанное, чтобы перенести его на новый лист.

Не обладая нервной системой, мой друг тем не менее отличается большой практической сообразительностью и своими определенными симпатиями и антипатиями. Он терпеть не может, когда я из чувства идейной солидарности пишу в те журналы, которые не платят гонорара. Какой у него в этих случаях подавленный вид! Свесится изо рта на бок, отвернувшись от рукописи, и делает вид, что все происходящее его не касается. Он понимает, что, если нам не заплатят, и ему и мне придется на время остаться без папирос. И, действительно, такие случаи бывали. Мы сидим перед столом, оба холодные, оба потухшие. Я – на стуле. Он – у меня на губе. Я печально смотрю в окно на трубу соседнего дома. Он мрачно смотрит туда же обгорелым черным зрачком своего пустого конца, окруженного радужной оболочкой из застывшего никотина… И у нас обоих – одинаковые чувства, одинаковые думы, одинаковые желания: закурить.

Скажу правду: с любым из человеческих своих друзей я без всякого страданья могу разлучиться на час, на два, на десять. А вот расстанусь с мундштуком на полчаса, на три четверти – и уже чувствую, как неудержимо тянет к нему, как мне его недостает.

– Милый неразлучный друг!

* * *

Однако, увы, далеко не все окружающие меня вещи так хороши и милы. Есть среди них субъекты, на которых не всегда можно положиться. Есть капризные, своевольные, а есть даже злобные типы.

Взять хотя бы кофейник, который разогревается у меня на спиртовке. Какой характер! Какая страсть сделать мне пакость!