Тем не менее в начале 1970-х гг. после 25 лет наиболее устойчивого развития – по самым непредвзятым оценкам – сплоченность внутри нового блока ослабела, и он оказался на грани распада. Производство в развитом мире замедлилось, а конфликты в сфере торговли усилились. На международной арене ранее непререкаемое лидерство Америки в мировой промышленности и торговле пошатнулось еще до того, как финансирование войны во Вьетнаме привело к утрате долларом его золотого эквивалента, беспрецедентной нестабильности курса валюты и повсеместному росту цен. За этим последовал кризис ОПЕК. Двадцатью годами ранее отчет Госдепартамента США предупреждал госсекретаря Даллеса о том, что «центр притяжения в сфере нефтедобычи смещается из США на Ближний Восток, поэтому цены и поставки вскоре будет диктовать арабский мир, и вполне может настать тот неприятный момент, когда арабские государства вдвое поднимут цены на нефть и это сойдет им с рук»[423]. После первого нефтяного потрясения 1973 г. стремительный рост цен на топливо привел мировую экономику к первой серьезной рецессии со времен Корейской войны, что повлекло за собой инфляцию, замедление экономического роста и рост безработицы. Появилось новое слово – стагфляция, – которое отражало беспрецедентный и весьма загадочный факт: впервые инфляция не уменьшилась при замедлении роста и подъеме безработицы. Сочетание безработицы с инфляцией оказалось крайне вредоносным для политики.

В это сложное для Запада время Третий мир заговорил о Новом международном экономическом порядке. Вашингтон тревожило то, что разница в реакции на этот запрос может расколоть политико-экономические альянсы, на которых базировалось послевоенное укрепление капитализма и утверждение США в статусе мировой державы. Оглядываясь назад, можно сказать, что эти страхи были преувеличены. Однако они существовали и указывали не только на масштабы достижений Америки в деле возрождения мирового капитализма с 1945 г., но и на скорость данного процесса. То, что строилось настолько быстро, могло, по всей вероятности, так же быстро развалиться. Никогда начало 1930-х не казалось столь близким, как в начале 1970-х гг.

В своей статье 1975 г. «Соединенные Штаты в оппозиции» Пэт Мойнихен утверждал, что реальным врагом был не большевизм (здесь он мог посоревноваться с Кеннаном в описании его слабостей и непривлекательности как образца для подражания), а глобальная притягательность британской модели социализма. Только тот, кто (как Мойнихен) получил образование в Лондонской школе экономики, мог всерьез полагать, что призывы Третьего мира к всеобщей справедливости – это результат фабианских традиций, сохраняющихся в бывших колониях, несмотря на их освобождение. С этой точки зрения столкновение между бизнесом и организованной рабочей силой, вспыхнувшее в Европе в 1970-х гг., столкновение, в котором – хотя тогда это и не было очевидно – бизнесу предстояло победить, приобретал новое, по-настоящему «вселенское» значение. Если Британия сместится влево, что казалось вполне возможным, и если Европа пойдет навстречу Третьему миру и повернется спиной к Вашингтону, потому что больше не опасается вторжения Советов, что останется от альянсов, которые строились с 1945 г.? США снова окажутся в одиночестве, изолированные от своих исторических корней. В американских оценочных материалах того периода перспектива отказа Британии от ее дипломатических и военных обязательств описывалась как «важнейшая и единственная угроза западному миру»[424].