Джулиан, выждав минуту, сказал:

– Я думал о «Гамлете». Ты знаешь, я играл в трех разных постановках и никогда не был Гамлетом. Вообще-то я хотел бы сыграть Горацио. Им мне тоже побыть не удалось.

Фиону в тот момент наполнила дурашливая, иррациональная любовь к Джулиану, за все, что он собирался ей рассказать, потому что она почувствовала за спиной у себя Нико, и Йеля, и Терренса, и всех их – как они закатывают глаза на Джулиана, на его рассказ о себе, о своем актерстве, что было совершенно в духе Джулиана, но они все равно любили его, как и Фиона.

– Вся пьеса о том, – сказал он, – как Гамлет пытается отомстить за смерть отца, пытается сказать правду, так? А потом, когда он умирает, он поручает это все Горацио. «Подыши еще трудами мира и поведай про жизнь мою»[146]. Видишь, я сыграл великого Гамлета! Но что за бремя. Быть Горацио. Быть тем, кто помнит. И что Горацио с этим прикажете делать? Какого черта делать Горацио в шестом акте[147]?

Фиона прислонилась лбом ко лбу Джулиана. Секунду они стояли голова к голове, нос к носу. Тепло его кожи перетекло в ее тело, до самых ступней.

Она все еще держала, крепко сжав, увеличительное стекло. Ей хотелось позвать Клэр, показать ей эти фотографии, сказать ей то, что сейчас сказал Джулиан, попытаться объяснить или попытаться начать объяснять, какой была ее жизнь. Как эта выставка может начать рассказывать ее историю, открывать палимпсест ее сердца, в котором можно было что-то переписывать, но ничего нельзя было стереть. Она просто-напросто никогда не будет чистой доской.

Но это может подождать минуту. Клэр все еще была здесь и никуда не собиралась, а Джулиан тянул ее вглубь галереи. Увеличительное стекло выпало из ее руки и закачалось на цепочке.

– А вот и третья вещь, – сказал он.

Видеоинсталляции. Два экрана у дальней стены, в разных углах. Джулиан подвел ее к тому, что слева.

– На другом трансвеститы. Надо смотреть этот.

Они увидели толпу на тротуаре, стоявшую неподвижно.

– «Бистро», – сказал он. – Помнишь «Бистро», или ты была слишком юной?

– Это была дискотека, да? Я помню, все говорили о нем, словно о какой-то потерянной Аркадии.

– Ну да. Просто это было такое счастливое место. Не то чтобы не было других мест, но я не знаю, где еще мы были так счастливы. Это день, в который его снесли.

Она шагнула ближе. В фильме был звук, но слышный лишь если подойти к самому динамику.

Мужчина в толпе сказал: «Это место было больше всех, это место было лучше всех».

Другой добавил: «Это была наша „Студия-54“. Нет, погоди. Это была наша Луна. Это была наша Луна!»