Она сказала: «Он еще не дорос до школы».

Она сказала: «Нужно подождать до двухтысячного года».

Но разве это не скоро? Теперь они опять стояли на Бродвее, а двухтысячный год был совсем близко. Вот почему все кончалось. И новогодняя ночь была пограничной датой. Датой смерти. В тот день умрет последний гей. А как же малыш Нико?

«Мы втихаря переправим его, – сказала Фиона в пустоту, – как младенца Моисея. Но ему придется играть в бейсбол».

Бродвей и Брайар. Бродвей и авеню Глэдис. Бедный Глэдис, затерялся не в той части города. Статуя президента Глэдиса.

Фиона срывала объявления с телеграфных столбов и складывала в пустую коляску. Это была ее работа – чистить улицы. Она срывала постеры с окон, вывески с магазинов, меню с дверей ресторанов. Она вошла в пустой бар и обнюхала полупустые полулитровые бокалы на стойке.

И хотя она по-прежнему была одна, Йель теперь мог с ней говорить.

Он сказал: «Что они будут делать со всем этим?»

Когда она взглянула на него, он понял, что настоящий ответ в том, что она будет жить здесь вечно, одна, что она вечно будет чистить улицы.

Но она сказала: «Они делают из этого зоопарк».

И он понял, что это тоже правда.

Она уселась посреди пустой дороги, потому что ни одна машина никогда не поедет сюда.

Она сказала: «Какое животное получит твою старую квартиру? Тебе позволено выбирать».

И поскольку ему теперь стало очень, очень жарко, так жарко, словно его укутали тысячью одеял, и жара наполняла его легкие, хотя внутри него было что-то холодное, словно кусок льда, Йель выбрал белых медведей.

2015

2015

На входе в «Galerie de Photographies» их приветствовал человек с подносом бокалов с шампанским. Фиона взяла один, точно сорвала цветок, но Джулиан прошел мимо. Он улыбнулся Фионе.

– Двадцать четыре года и восемь месяцев не пью.

Они пришли рано; там было человек двадцать, и половина из них – с большими камерами и осветительными приборами – жадно ловила кадры с первыми гостями.