Серый силуэт. Каждый раз, как Йель приходил на ужин к Сесилии, он сажал Роско себе на колени, и каждый раз Роско млел, словно точно знал, кем был Йель.

– Мама прилетает из Калифорнии в пятницу.

Йель понятия не имел, сколько было до пятницы.

Курт придвинулся к кровати, но не опустил на нее Роско. Он явно не ожидал такого количества трубок и разных приборов. Возможно, он думал, что Йель лежит, обложившись подушками, и читает книжку.

– Я знаю, он это ценит, милый, – сказала Дэбби. – Вот, дай-ка я поднесу на секунду поближе.

Она взяла Роско, не выразившего протеста, и положила руку Йеля на его густую шерсть. Йель понимал, двигая пальцами, насколько позволяли силы, что он последний раз касается шерсти животного, да и вообще чего-либо, кроме своей кровати и рук людей.

– Но мне надо идти, – сказал Курт.

Бедный парень. Йелю хотелось сказать ему, что это ничего, что он бы отлично понял, даже если бы тот убежал от него, как от чумы.

Когда Курт ушел, Йель выдавил из себя звук «Ф», и Дэбби поняла.

– Она рожает, – сказала она. – У нее будет прекрасный, здоровый ребеночек. Я тебе скажу, как будут новости.

Он понимал, что видит сон, но у него было такое ощущение, что этот сон никогда не кончится.

Фиона, одна на улице. Только периодически он сам становился Фионой, и опускал взгляд на коляску, которую она катила, сперва пустую, а потом с близнецами, а потом опять пустую. Вскоре коляска исчезла. А иногда он смотрел на Фиону, следуя за ней или над ней, и хотел коснуться ее волос.

Фиона одна на Бродвее, идет на юг. Жаркая, душная летняя ночь, вокруг светятся окна, но улицы пусты. В окнах, на парковках никого. Бродвей и Роско. Бродвей и Алдайн. Бродвей и Мелроуз. Бродвей и Белмонт.

По небу летели самолеты, вдалеке шумели машины, но здесь никого не было. Фиона проталкивалась сквозь порывы холодного воздуха. Ветер дул ей в шею, и она сказала: «Они дышат на меня. Они тут повсюду». Она заметила краем глаза подростка, сидевшего на остановке, записывавшего что-то в блокнот синей перьевой ручкой. Она повернулась к нему, но он исчез, и она сказала: «Ох, это был лишь…», и Йель – он теперь тоже там был, у нее за спиной – попытался сказать, что нет, она ошиблась, этот парень умер еще в шестидесятые, он умер во Вьетнаме, а здесь были и другие, старшие призраки. Но Йель не мог издать ни звука, потому что на самом деле его там не было.

Теперь Фиона была на Скул-стрит[145], которой Йель почти не знал, но ему всегда нравилось ее название. Улицы, носившие в своих названиях историю: ему такие нравились. Была ли еще школа на Скул-стрит? Ну еще бы. Была, заброшенная, заросшая мхом. Она тянулась на несколько кварталов, дом за домом, и Фиона опустила взгляд на коляску, на малыша Нико. Потому что да, это был Нико, она родила своего брата, и ему просто нужно было начать заново. Он был укутан в свой оранжевый шарф. На нем была корона из канцелярских скрепок.