– Это потому, что ты боишься, что тебя упекут в психушку, – отзывается Питер с дивана.

– По-моему, единственное, на что все эти психотерапевты способны, это внушать детям, что во всех проблемах в их жизни виноваты родители.

– Я считаю тебя виноватой только в том, что заставила меня учиться ходить под парусом, – вмешиваюсь я, и все смеются, забыв. Все, кроме Джонаса.

– Смотрите. Сейчас она начнет рассказывать, будто получала недостаточно любви от меня в детстве, – произносит мама, после чего встает из-за стола и идет на кухню, где начинает мыть посуду. – Конечно же, она абсолютно права.

– Не все вертится вокруг тебя, мам, – говорю я.

Джонас смотрит на меня пылающим взглядом.

Я поднимаюсь и выхожу через кладовку в темноту ночи. Потом прислоняюсь к холодной стене и жду, как мне кажется, целую жизнь.

Книга пятая Сегодня 18:30–06:30

Книга пятая

Сегодня 18:30–06:30

32

32

Сегодня. 1 августа, Бэквуд

18:30

Я снимаю мокрый купальник, бросаю его на пол и ложусь на кровать. Из большого дома доносится раскатистый смех Питера, мама кричит детям, чтобы они заканчивали играть и готовились идти на барбекю. Потолок нашего домика кишит муравьями, которые выползли из-за жары, в предчувствии надвигающейся грозы. Абажур на прикроватной лампе Питера покрыт летящей со стен пылью. Я смотрю в слуховое окошко на вечерний свет, пробивающийся сквозь ветки деревьев. Мимо плывут облака, несущие в чреве дождь.

Когда мы с Анной были совсем маленькими, папа посадил у нашего домика березовый саженец, тоненький, как ивовый прутик. Дерево, посаженное в лесу. Он сказал, что оно вырастет вместе с нами, станет высоким вместе с нами. Но тогда, когда оно еще не выросло выше крыши, слуховое окошко над моей кроватью было прямоугольником чистой голубизны. Я любила лежать, глядя в него на открытое небо, на пролетающих с ветром чаек. После смерти Конрада я молилась этому небу – не о прощении, а о наставлении, как мне жить дальше, как оставить прошлое позади. К тому времени кончики березовых ветвей уже появились в углу окошка – острые черточки, тычущие в небо. Год за годом, сантиметр за сантиметром буйная грива березы заполняла раму, пока не загородила все небо за окном. Я молилась об ответах, о ясности стекла. Но течение времени принесло лишь спутанные заросли ветвей, символизирующие мою неспособность исцелиться.

«Это окно», – сказал Джонас в тот далекий день у ручья. И я ответила: «Я знаю».