– Вот именно, – отвечает Питер.

– А что насчет серийных убийц? – спрашивает Мэдди. – Вдруг кто-то прячется в лесу? И хочет напасть на нас? Вдруг у него топор?

– Или у нее, – говорит Питер.

– Хорошо повеселились? – спрашиваю я, мысленно пиная Питера в голень. Теперь Мэдди всю ночь не заснет от страха. – Мне кажется, хорошо посидели.

– Мы играли в чай-чай-выручай, – рассказывает Финн. – Можно нам мороженого, когда придем домой?

Джек идет рядом со мной, неся мою соломенную сумку. В какой-то момент он продевает руку через мою, и мы идем так, сцепившись, по темной песчаной дороге, каждый в своих мыслях. В стороне на высоком кряже лает койот, упрекая ночь. Издалека доносится ответный вой его стаи. Я вслушиваюсь в их голодную перекличку. Они готовятся к охоте, к ужину из полевок и мелких собак.

Один из наших мусорных баков лежит на боку, и на нем сидят два енота. Они замирают, когда в них бьет луч света от фонарика Питера, словно маленькие меховые статуи, бобслеисты, с красными горящими глазами. Грязь вокруг усыпана кукурузными огрызками, листьями салата, кофейными зернами и обрывками бумажных полотенец.

Мама бежит к ним, потрясая палкой и с раздражением крича:

– Пошли прочь! Вон отсюда!

Мы смотрим, как они убегают за деревья.

– Паразиты, – возмущается мама, пиная мусор. – Кто из вас тупиц забыл завязать трос?

И не дожидаясь ответа, она уходит.

– Представьте, как бы она отреагировала, если бы увидела обломки «Титаника», – ухмыляется Питер.

– Вы идите в дом, – говорю я. – А я здесь уберу. И не ешьте все фисташковое. Оставьте мне. Джек, не включишь свет снаружи?

Я жду, когда останусь одна. Слышу, как с деревьев над головой доносится шелест осторожных движений, чувствую взгляд зорких глаз. «Вдруг кто-то прячется в лесу? И хочет напасть на нас?» Я столько лет отгоняла воспоминания о той ужасной ночи. Но сейчас, охваченная любовью, печалью и паникой, я позволяю коже похолодеть. Как долго живут еноты? Может, это были те самые, которые видели, как Конрад насилует меня? Те детеныши, которые подглядывали в слуховое окошко и видели мою освещенную луной кровать? Пугали ли их мои слезы? Мои приглушенные крики? Или им было скучно и они ждали, когда уже можно будет вернуться к пруду, чтобы поймать еще рыбки? Слышала ли мать Конрада во сне, как колотится сердце Розмари? «Вдруг у него топор?» Я представляю, как Мэдди, одинокая, напуганная, молит о пощаде, а мы с Питером, ни о чем не подозревая, спим у себя в домике. Мне хочется пообещать ей, что ничего плохого никогда не случится, никто никогда ее не обидит. Но не могу.