Лина приехала на концерт группы Джаспера в начале одиннадцатого. У клуба без опознавательных знаков стояла небольшая толпа, а внутри было полно народу – человек сто, всех цветов кожи, моложе и старше Лины, мужчины и женщины, одетые кто модно, кто консервативно. На Лине были джинсы и топ, она купила его прошлым летом для очередного отпуска, в который так и не поехала: она стояла в баре с пластиковым стаканом пива в руках и ожидала начала концерта, удобно растворившись среди болтовни и волнообразно меняющейся толпы.

Она услышала, как кто-то назвал имя Джаспера и сказал: «Удачи, чувак», а через минуту Джаспер уже стоял рядом с ней у стойки бара.

– Лина, ты пришла, – сказал он с удивлением.

– Ну конечно, – ответила она как ни в чем не бывало и улыбнулась в ответ.

– Как поживает Вирджиния? – Джаспер наклонился к ней, и Лина придвинулась поближе, стараясь расслышать его сквозь галдеж бара.

– Все очень интересно. Сейчас расскажу, – крикнула она ему прямо в ухо, серебристо-черное от пирсинга.

Джаспер махнул рукой в сторону сцены.

– Мы сейчас начнем. Давай поговорим после концерта. – Он взял ее за запястье – этот жест мог показаться неуместным или странным, но она с удовольствием ощутила тепло его пальцев, нежно сжавших ее руку. – Я рад, что ты пришла, – сказал Джаспер, и Лина снова почувствовала дрожь вдоль позвоночника и приятную отстраненность, будто толпа и шум отступили.

Пока Лина допивала свое пиво, свет погас, на сцене послышалось шарканье и возня, там брали в руки гитары, настраивали микрофоны, а потом прожектор осветил солиста – не Джаспера, другого парня, невысокого, худого и бледного, с дивной прической а-ля нерд, в массивных черных очках и с гитарой, перекинутой через плечо. Зазвучала первая песня – бренчание гитары, негромкий задушевный вокал, – и толпа зашевелилась, головы отвернулись от сцены, разговоры возобновились. Лина почувствовала укол беспокойства, как будто была не просто зрителем, как будто для нее было жизненно важно, чтобы эта четверка парней добилась хоть какого-то успеха.

Песня закончилась, раздались вялые аплодисменты и одинокие выкрики, а потом снова заиграла музыка. На этот раз начали ударные, громкая дробь, которая отдалась глубоко в груди Лины, как сердцебиение, а потом вступил Джаспер на бас-гитаре, ровное электрическое бренчание, к которому присоединились другие гитары, и толпа в едином порыве ожила. Именно этого они так долго ждали.

Лина не сводила глаз с Джаспера. Она смотрела на него зачарованно: он больше не был похож ни на того Джаспера, которого она встретила на выставке Белл, ни на того, с которым только что разговаривала в баре. На сцене Джаспер держался холодно, отстраненно, с самообладанием, которому она позавидовала бы, не выгляди он таким одиноким. Она знала эту позу – таким отрешенным ее отец бывал у себя в студии. Сейчас Джаспер был в своей собственной вселенной, где не было ничего, кроме инструмента у него на плече. Он не играл на публику. Он не красовался и не позировал. Вокалист в перерывах между песнями болтал со зрителями из первого ряда, разглядывал зал, напевал, старался держать контакт с публикой. А глаза Джаспера были почти все время закрыты. Он отошел на край сцены и опустил голову, раскачиваясь, как маятник, в такт низким звукам своей гитары. С таким же успехом он мог быть в зале один. Лине, наблюдавшей за ним, казалось, что именно это он и предпочел бы – играть эту музыку в одиночку.